Альберт Лиханов - Встречи

Юльку охватила неуемная дрожь. То ли от холодной весенней земли, то ли от чего другого. Юлька слышит дрожь в каждой клеточке своего тела. И даже сердце, ему кажется, не бьется, а мелко-мелко дрожит; Юлька крепче сжимает зубы, чтобы не зачакали.

А трактор все ближе. Вон уже на горизонте из-за пологого склона появился черный шевелящийся колышек — это труба. Сейчас покажется фигура тракториста, потом сверкнут отлощенные «шпоры». Еще минута, ну — две, и трактор будет в двадцати метрах от парней. Юлька закрывает глаза…

…Лет пять назад нависла над Ошланью суровая зима. Такой и старики не помнили. По вечерам звонко стреляли бревна изб от лютого мороза, ночью на задворках выли волки. Зверье, птицы от голода и холода замерзали и, преодолевая врожденный страх, устремлялись к жилью человека. Утром ошланцы видели вокруг множество следов — заячьих, лисьих, волчьих и даже лосиных. Многие из жителей к ночи выносили на задворки клок сена, березовые веники.

Забегает как-то к Маричевым Кирька Балыбин. И взахлеб хвастается:

— Ныне на охоту ходить не надобно. Зверье само под окошко так и прет. Папаня у меня полный ларь зайцев накидал… Один аж у крыльца в петлю забухался…

А Юльке маячит, мол, пошли на улицу — дело есть.

Оделся Юлька потеплее, выскочил за Кирькой. А тот и говорит:

— Выручай. Не могу один справиться. Понимаешь, все, кому не лень — воробьи, голуби — на гумно прутся, на кормежку. Папаня мне задание определил — гумно охранять. Говорит, по семишнику на день положу, ежели от этой нечисти снопы будешь сберегать.

Кирька топчется, нос в воротник прячет.

— А я их токо вышугаю, опять налетят. Ну, я и придумал — силков наделал. Побежали доставать, уж налезло их, наверное, черно…

Подбегая к гумну, заорал Кирька:

— Ох, паразиты! Вишь-вишь, сколько их!

В силках бились десятки воробьев и синиц. При виде человека они еще сильнее забились, стремясь освободить лапки из петель. Но крепок волос из конского хвоста — не порвешь.

Кирька в бешенстве стал хватать птичек и… отрывая головы, бросать в снег. Делал он это с таким остервенением и с такой быстротой, что через минуту силки стали пустыми, а вокруг валялось множество бездыханных трупиков. На снегу алели пятна крови. Юлька, закрыв глаза рукавицами, метнулся домой…

…Дрожь во всем теле усиливалась. Нет больше сил унять ее. А трактор — совсем близко. Уже ясно различима фигура тракториста… И Юлька вскакивает. Он прыгает вперед, сдергивает с головы фуражку и крутит ею в воздухе:

— Стой, стой, Ефим!

Но Ефим услышать не может. И смотрит он не вдаль, а под колеса трактора, на пашню.

— Ты что, ошалел! Сволочь! — завопил Кирька и опустил на голову Юльки ствол берданки. Удар бросил парня на землю.

Балыбин торопливо нацелился, нажал на спусковой крючок. Берданка дернулась в его руках, харкнув клочком огня и дыма. Собрав все силы, Юлька успел в этот миг толкнуть Кирьку.

Сегодня с утра у Елохова особенно приподнятое настроение. Шутка ли сказать, колхоз закончил весенний сев. Засеяно около двухсот десятин земли. Семян овса, ячменя и гороха хватило в полной потребности. Правда, последнюю десятину засевали пореже.

На сегодняшний воскресный день, 16 мая, назначен праздник. Елохов решил, как только Ефим доборонит Отноги, провести небольшой митинг, поздравить колхозников с первой победой, наградить наиболее отличившихся подарками — отрезами сатина на рубашки и кофты. Материал уже закуплен.

Елохов выйдет на крыльцо, постоит с минуту — и назад, в контору. Достанет исписанный листочек бумаги, пробежит глазами, что-то зачеркнет, а что-то впишет. Хочется Елохову попроще да потолковее рассказать колхозникам о том, что успех не сам по себе пришел, и чтобы все это было в сравнении с единоличными хозяйствами, которые до сих пор не управились с севом.

Елохов пошел к дому деда Перетягина. Кузнец выселился с семьей в клеть, весь дом отдал на время праздника. После митинга и небольшого поздравления, которое готовят комсомольцы, будет праздничный обед. Зима-Лето с утра колдует у печи. У крылечка репетирует новую песню на гармошке Антон Журьин. Сначала он пропоет: «Мы кузнецы, и дух наш молод», а потом старается свести мелодию на пуговки гармошки. Ребята острят:

— Смотри, Антон, на сцене не тушуйся. «Боже, царя храни!» не сыграй.

Но Антон на шутки не реагирует, он занят важным делом. В столовой женщины помогают повару; меж них идет разговор о прошедшем севе.