Петр Капица - Неслышный зов

Габбе с усмешкой положила перед ним аккуратно переплетенную рукопись. Маршак, косо взглянув на нее, недовольным тоном сказал:

— Тамара Григорьевна, милочка, предупреждайте авторов, чтобы они не сшивали рукописей. Нам удобней отдельные листы с широкими полями.

Маршак уселся, протер очки и, прочитав первую фразу, вопросительно уставился на автора.

— Голубчик, как вот это же вы можете сказать короче, интересней, точней? Помните наше правило: меньшим количеством слов — больше смысла.

Ошеломленный и гордый автор вначале растерялся, не зная, что ответить старому мастеру, но быстро взял себя в руки и заметил:

— Раз я написал… значит, считаю ее наиболее удачной.

— Хм-м, — удивился Маршак. И вновь прочитал фразу, но так, что стало неловко за автора. Но тот не дрогнул и спросил:

— Чего вы вяжетесь к первому абзацу? Для начала недурно. Нельзя огорошивать читателя громкими фразами.

— Я требую не громких фраз, а четких, выразительных.

Автор обиженно замолк.

— Может, напишем вот так? — предложила Тамара Григорьевна и подсказала более живую фразу.

Самуил Яковлевич ухватился за нее и, зачеркнув авторские строки, вписал новые. Потом редакторы взялись за следующий абзац. Оживили и его. Они действовали так, словно здесь не присутствовал писатель, породивший повесть. Наконец гордый автор возмутился, поднялся и попросил вернуть рукопись.

— Если вы первую страницу так «оживили», что из моего текста ничего не осталось, что же будет дальше? Вам не нравится мой способ изложения, мне — ваша безапелляционная редактура. Я чужим трудом не желаю пользоваться. Так что прошу извинить…

Он упрятал рукопись в портфель, раскланялся и ушел.

Редакторши молча пожали плечами, удивляясь строптивости автора: они сильней «оживляли» рукописи, и никто так быстро не терял самообладания.

— Он что, обиделся? — недоумевая, спросил Маршак у Габбе.

— По-моему, да.

— Странно. А может, не следовало сильно менять текст?

— Не думаю. Пишет он многословно и слишком гладко.

— Тогда не будем отвлекаться. — Маршак повернулся к Громачеву и вкрадчивым голосом усталого старика спросил: — Милый, а вы намерены так же сопротивляться? — хотя чувствовалось, что он кипел.

Громачев решил отшутиться:

— Наоборот, я заранее хочу подавить в себе муки авторского самолюбия, чтобы выйти с удачной книжкой. Готов к восприятию любой критики.

— Раз вы способны шутить, значит, поладим, — заключил Маршак. — Мы не ухудшаем рукописи.

И он, не теряя времени на пустые разговоры, взял в руки перо и, прочитав первый абзац, предложил подумать, как изменить его. Это была не редактура, а скорей коллективное соавторство, во время которого почти полностью менялся текст, от первоначального варианта оставался лишь стержень.

Автору во время такой «редактуры» трудно предложить новый текст, так как он уже выстрадал и выбрал из множества вариантов лучший. Поэтому редакторши опережали его. Лучшей подсказчицей была Тамара Габбе. Она обладала хорошим вкусом, живой мыслью и фантазией. Говорила Тамара Григорьевна быстро — сто слов в минуту. И Маршак подхватывал ее предложения.

Громачев действительно подавил в себе авторское самолюбие. Его заинтересовал новый вид творчества. Ради любопытства не следовало воевать за сохранение несовершенного текста. Вскоре он вошел во вкус и порой делал такие невероятные предложения, что вызывал взрывы смеха у редакторш. И развеселившийся Маршак, утихомиривая их, просил внимания:

— Одну минуточку… Здесь что-то мелькает. А может, мы напишем вот так…

И он вписывал фразу, возникшую из несуразицы, зная, что дети любят юмор.

Они закончили работу над рукописью к рассвету. Маршак был доволен результатом коллективного труда и в честь этого раздобрился: наизусть прочел несколько своих переводов из Роберта Бернса. Громачеву запомнились повторяющиеся строки:

В эту ночь Роман уловил, как из груды словесной шелухи надо отбирать единственно необходимое слово, строить точную, предельно ясную, сжатую фразу. Это была хорошая школа для начинающего писателя и редактора.

Маршак любил бывалых, много знающих людей и обладал удивительной способностью: помогал неопытным писателям найти себя. Определял, о чем нужно писать и в каком жанре. Многие произведения после маршаковской правки обретали шумную славу. И это некоторых устраивало. Они ходили с гордым видом, но писали по-прежнему, им не пошла впрок школа ночной редактуры. Решив, что Маршак всегда будет трудиться над их творениями, они особенно не задумывались над сюжетом, не мучились над словом. Самуил Яковлевич подправит! И несли свои серые опусы на доработку. Маршак сердился, листая бездарные страницы, бросал рукописи недочитанными и просил избавить его от назойливости паразитирующих наглецов.