— Вы же знаете, я за рулем.
— Вечером гаишники ужинают, как и все нормальные люди. Пей!
Влас Кузьмич, весело насвистывая, вошел в подъезд своего дома, почти бегом поднялся по лестнице, нажал кнопку звонка.
Дверь открыла Татьяна Власьевна. На ней домашняя блузка, пестрый ситцевый передник, голова повязана косынкой, руки до локтей в муке и тесте.
— Ты один? — спросила она, заглядывая через плечо отца на лестничную площадку.
Влас Кузьмич, прищурившись, смотрел на дочь и тихонько насвистывал. Она рассердилась:
— Перестань! Я спрашиваю, где Саша?
— Скоро явится, не беспокойся, — отвечал Влас Кузьмич и опять стал тихо насвистывать.
— Что с тобой? В забегаловке успел побывать?
— Только собираюсь, Татьянушка! Ставь-ка лучше на стол графинчик, выпьем на радостях за Александра. Молодец, барбос! Знаешь, что он отколол сегодня?
— Знаю. Сообщили по телефону… Не ожидала, что оскандалится!..
— Да ты что, Татьяна?! Слыхала звон, да не знаешь, где он. Это Шорников оскандалился. Сашка нанес ему сокрушительный удар в самое чувствительное место!
Татьяна Власьевна мрачно молчала, глаза ее наполнились слезами.
— Понимаю… Тебе, Татьяна, хочется видеть своего сынка послушным, обтекаемым со всех сторон. Тьфу, да и только! — Влас Кузьмич плюнул и пошел в столовую, где уже был накрыт стол к ужину и кипел самовар…
Гостиница неподалеку от ресторана — через дорогу. Дойти до нее быстрее, чем доехать. Но Саша сел в машину, развернулся, подождал, пока по главной магистрали пройдут самосвалы, и проскочил Кировскую улицу. Оставил «Победу» перед сквером, поднялся на четвертый этаж, постучал в комнату № 77.
Дверь открыла Валя. На ней был все тот же беленький, легкий, так идущий ей свитерок. Она смотрела ему прямо в глаза и молчала.
— Добрый вечер, — смущенно проговорил Саша. — Опоздал… На работе задержался. Извините. Этого больше никогда не повторится.
— Я вас не ждала.
— Тем лучше. Значит, не теряли напрасно время… Поехали!
— Куда?
— Как это куда? Я же обещал вам показать ночной город.
— Ну, раз обещали… — Она улыбнулась, взглянула на ручные часики. — Нет, не поеду. Поздно.
— Сейчас только девять часов. Детское время…
— Ну… хорошо.
…«Победа» шла по старому, времен первой пятилетки, городу — по барачной улице.
— Как вам живется в нашем граде?
— Хорошо… Гуляла. Была там, где отец когда-то строил первые объекты. Написала ему большое письмо — подробный отчет о том, как прожила здесь свой первый день. А как вам работалось после курорта?
— Плохо…
— Почему?
— Потом как-нибудь расскажу…
— А почему не сейчас? Мне показалось, что для вас работа на первом месте, жизненная необходимость… Что же плохого случилось?
— То, что и должно было случиться…
— Усатые орлы все-таки подрезали крылышки молодым орлятам?
— Да. Но и усатым досталось. И еще не известно, кто возьмет верх.
— Молодые проявили безумство храбрых?
— Только начали проявлять. Все самое трудное впереди.
— Загадочно… Мне, впрочем, нравится таинственность. Скучно, когда люди все сразу разжевывают… Куда мы едем?
Машина миновала окраину какого-то поселка и натужно взбиралась в гору. Ни огонька вокруг, ни прохожего, ни деревца. Высокий бурьян. Громадные валуны.
— Я спрашиваю, куда мы едем?
— Поближе к звездам!..
Машина взобралась на вершину горы и остановилась. Все, дальше ехать некуда. Впереди далеко внизу — глубочайший карьер.
— Вот и звезды! Каждую можно потрогать…
В долине, куда только доставал глаз, сияли огни. Над тысячью заводских труб стояли колонны дымов. Вспыхивали голубовато-зеленые молнии электропоездов, бегущих к прожорливым домнам. Огромное, в полнеба, зарево поднялось в дальнем северном углу комбината, где сливали жидкий шлак…
Пахнет полынью. Магнитные глыбы лежат там же, где лежали, может быть, миллионы лет назад. Небо, усеянное звездами, висит прямо над головой. Дикая, первобытная земля. Вечное небо. И между ними Саша и Валя. Вчера они еще не знали о существовании друг друга, а сейчас…
Валя стояла на краю обрыва, лицом к ночному городу.
— Спасибо, Саша, что привезли меня сюда. Эту ночь я долго буду помнить.
— И я, — сказал Саша.
Валя не отрывала глаз от ночной панорамы города и завода.
— Я не сварила не одной тонны стали — и все-таки с гордостью любуюсь комбинатом. А какую же гордость должны испытывать вы, глядя на дело рук своих!
— Хотите, я отчитаюсь за все двадцать пять лет своей жизни?
Читать дальше