Александр Авдеенко - В поте лица своего

Я свернул направо. И хорошо сделал. То, чего требовала душа Колокольникова. Он, ни слова не говоря, вышел из машины, сел на буроватую магнитную глыбу, лежащую у подножия монумента, повернулся к заводу и замер. Тоскует по лихой своей молодости.

За сорок лет полмиллиарда тонн руды прошло через руки Колокольникова и трех поколений буровиков, взрывников, экскаваторщиков, водителей электровозов, маркшейдеров, горных инженеров, мастеров, электриков. Несметное количество чугуна, стали, проката, машин, тепловозов, самолетов породила эта гора. И он, Колокольников, был ее главной повивальной бабкой. Все самое важное было сделано при нем. Добыта первая тонна магнитного камня. И первый, и десятый, и сотый миллион тонн добычи выданы на-гора. И последний рудный слой над поверхностью земли снят. И пласт, глубоко уходящий в землю, порушен им. Начал Колокольников разрабатывать Солнечную на пятьсот десятом горизонте, высоко над уровнем моря, а заканчивал много ниже.

Глубочайший, как океанская впадина, карьер зияет перед нами. Колокольников широко открытыми глазами смотрит на него. Лицо непроницаемо, как чугунное изваяние. Ни слезинки не скатилось. Ни единого слова не выговорили губы. Железный человек молча прощался с железным своим прошлым. Будь у меня способность творить чудеса, я бы оставил его на века вот так, сидящим на магнитной глыбе.

Он поднялся, провел по лицу ладонями.

— Ну все, земляк, поехали до хаты… Ты не подкинешь меня к горкому? С Колесовым хочу повидаться.

— Попрощаться?.. Или поздороваться?

Сразу, мгновенно, понял меня. Ударил по плечу медвежьей лапой, расхохотался.

— Ты, земляк, хитрющая, образно говоря, людына!.. Чудак он, этот Булатов… Пьет чай, а пузо холодное. Меня, понимаешь, меня, сорок лет жившего душа в душу с Солнечной, он хотел разлучить с ней! Да разве ему это по силам? Мы же с ней по гроб жизни, как говорится. И даже после жизни я рядом останусь. Напишу завещание, чтоб похоронили на старом кладбище, поближе к горе, среди тех, с кем начинал добывать магнитную руду, с кем переделывал мир.

— Тихон Николаевич, — сказал я, — о чем ты говоришь в такой день? Живи! О жизни думай.

— Верно, Саня!

Вернулся я в гостиницу и принялся за письмо Колокольникова. Действительно, написано кровью сердца. Подкреплено документами. Ах, Булатов, Булатов! Что ты наделал, старче!

Стою на командном мостике первой разливочной машины и неотрывно смотрю, как нестерпимо жаркая молочно-розовая струя чугуна льется из ковша в конвейерные, медленно движущиеся мульды, выбеленные изнутри известью.

Металл хорош во всех видах и формах: нагретый до тысячи градусов, жидкий, твердеющий, в слитках, в бронелистах, швеллерных балках, раскаленных добела, покрытый окалиной и отшлифованный до зеркального блеска. И даже вот такой, в виде овальных, шершавых со всех сторон, пепельного цвета теплых чушек, он тоже приятен…

Стою, любуюсь движущимися по конвейеру чушками: одна еще чисто белая, другая пунцовая, третья оранжевая, четвертая красная, пятая как темная вишня, шестая бурая, седьмая сизая, с огненно-живыми пятнами, восьмая еще горячая, но уже сплошь темная. И над этой радугой курится банный, с душком распаренных березовых веников пар. Чушки с мелодичным звоном падают с конвейера на железное дно платформы.

Для моего уха металл и в спокойном состоянии звенит, поет, гудит, стонет. Мне он охотно рассказывает на своем языке, откуда родом, на каком заводе и какими руками сделан, для чего предназначен и сколько ему жить. Все мои дела, какие пришлось делать в жизни, связаны с металлом.

Так я увлекся картиной перевоплощения металла из одного состояния в другое, что не заметил, когда появился около меня какой-то человек. Услышал его голос:

— Здравствуйте, товарищ начальник!

Отрываю взгляд от чушек и вижу перед собой высоченного, широкоплечего, грудастого, плотного, в почтенных годах мужика — Леонида Крамаренко. С первого взгляда узнал его, хотя давненько не видел. Такой человечище не забывается. Друг! Мой рабочий соратник по первой и всем последующим пятилеткам. Знаменитый горновой, вдохнувший огонь в первую, в самую первую нашу домну. Историческая личность. Кавалер всех трудовых орденов и медалей. Почетный гражданин города. Свадебный генерал на юбилейных вечерах. Неизменный член президиума торжественных заседаний. Бывший комсомолец Ленька, Леша. Когда-то мы подписывали с ним договор о социалистическом соревновании, обещая друг другу помогать — я ему на домне, а он мне на паровозе и на горячих путях.