Андрей Меркулов - Крылья земли

Корнев сам был удивлен тем, что последние дни почему-то все время вспоминал об этой женщине, которую до случая в Кадыме он не знал и не видел ни разу. И было это не потому, что он мог влюбиться в Азарину — хотя она была очень красивой, — а потому, что старая боль снова поднялась в нем и не давала покоя; когда он увидел эту женщину такой беспомощной из-за болезни, он вдруг почувствовал — остро, как приступ, — тоску о другой, о той, которую он оставил, чтобы уехать на Север; оставил по необходимости; ему надо было бы во что бы то ни стало освоить тяжелые самолеты. Тогда больше будет возможности стать испытателем.

Через неделю Корнева вызвали к Селиванову. Усилием воли и долгой привычкой к дисциплине подавляя свои настоящие чувства, он вошел в комнату командира отряда; первый же взгляд на этого человека, который имел талант приносить подчиненным только одни неприятности, чуть было не вывел летчика из себя. Селиванов был высокого роста, слегка сутулился от привычки сидеть за столом; светлые, как бы выцветшие волосы были причесаны назад; лицо его казалось угловатым и невыразительным: в нем вообще не было ничего примечательного, если бы не глаза, которые почти всегда двигались по сторонам, мимо собеседника; когда он поднимал их, то они удивляли своей текучей прозрачностью, — они были как вода, у которой не видно дна и течение которой неуловимо. Говорил он негромко и ровно, но это не вызывало к нему уважения как к человеку сдержанному, а сразу вгоняло в скуку.

— Садитесь, — сказал он Корневу тихим голосом. — Вам нечего рассказывать, что произошло. Командир самолета Суботин грубо нарушил правила. Он отстранен от полетов. Я уверен, что больше летать он не будет. Ему пора на пенсию. Вам предстоит принять командование кораблем. Вторым пилотом будет только что прибывший летчик Захаркин.

Корнев молчал.

— Вам понятно все? — спросил Селиванов.

— Разрешите сказать, что я не могу считать ваше распоряжение правильным. Суботин опытный летчик, поборник всяких правил. За много лет у него единственное нарушение, вызванное обстоятельствами, не требующими объяснения. Вы сами не были достаточно чутки, запретив изменить маршрут.

— Я не спрашиваю ваше мнение, а отдаю приказание, — сказал Селиванов. — Кроме того, я хочу, чтобы вы поняли, что это идет навстречу вашим желаниям. Я знаю, что вам надоело быть вторым пилотом. Теперь вы будете командир корабля.

— Я вижу, что вы сами первый нарушаете правила, когда вам это выгодно. Ведь я не кончил школы высшей летной подготовки и не имею права быть командиром. Направьте меня в школу, если хотите.

— Тем более вы должны оценить то, что я для вас делаю, — неожиданно мягко сказал Селиванов.

— Тем более, что при первой же проверке меня снова снимут с должности, а вы тем временем избавитесь от Суботина. Можете не сомневаться, я ваше предложение уже оценил, — ответил ему Корнев.

— У меня большое терпение, но оно может лопнуть. Не забывайте, что вы на службе и говорите с командиром, — тихо сказал Селиванов и впервые поднял на Корнева немигающие глаза.

Корнев встал. Он почувствовал, что тугая нить привычной обязанности сдерживаться натянута до предела.

— Я ничего не забываю. Мое терпение уже лопнуло. Я больше не хочу работать с вами, — сказал он.

Селиванов подумал.

— Тем лучше. Пишите заявление. Можете сделать это сейчас.

Корнев взял у него лист бумаги, вынул ручку и с размаху, наискось, написал заявление об увольнении из отряда по собственному желанию.

— Прекрасно, — сказал Селиванов и положил его в стол.

— Я теперь уже не ваш подчиненный? — спросил Корнев.

— Можете быть уверены в этом. Я не буду задерживать. Сегодня отдам в приказ.

— Тогда разрешите задать вопрос. Вы сами считаете себя летчиком?

— В свое время я налетал две тысячи часов, — вызывающе сказал командир отряда.

Корнев посмотрел на него в упор.

— Мой чемодан, — проговорил он медленно, — налетал пять тысяч часов. Но так и остался чемоданом.

Глаза Селиванова снова поднялись.

— Вы думаете, что если прославились на фронте, то теперь можете делать все что угодно? — желчно сказал он. — Не забудьте, что к вашему делу я приложу характеристику. Материал будет передан в управление. Меня там знают лучше вас.

— Вы можете мне не завидовать, — сказал Корнев. — Вам первому поставят памятник. Всюду, где вы работали. В виде большого бревна.

Хлопнув дверью, летчик вышел на аэродром; свежий воздух сразу показался ему чистым на вкус, как вода после жажды. В распахнутом реглане он бесцельно пошел через ветер по аэродрому, не видя, как трава цепляется за ботинки, не слыша ветра, не замечая встречных; странное чувство вдруг сразу охватило его. Он не мог не испытывать тревоги оттого, что остался без работы, должен будет уехать отсюда — наверняка с плохой характеристикой; но в то же время он все сильнее ощущал радостное чувство свободы, как будто сбросил груз, большую тяжесть, — освободился от Селиванова. Он увидел над аэродромом облака и впервые за последние дни подумал о них не с точки зрения метеослужбы: они были небольшими, но быстро и свободно шли под сильным ветром. «Как паруса», — подумал Корнев.