Андрей Меркулов - Крылья земли

— Есть такая отечественная машина «По-2», — сказал опять летчик. — Даже вы ее, наверное, знаете. Она ходит с двадцать девятого года. Больше двадцати лет оставалась незаменимой в своем деле — это в авиации! Где вы только ее не найдете — она возит почту, медикаменты, работает в сельском хозяйстве, на стройках, в экспедициях, на юге и на Крайнем Севере. В любом районе идешь по земле и вдруг услышишь: где-то скребется над лесом — звук мотора у нее характерный — равномерное тарахтение. Такая машина незаметно большое дело делает. Я ее очень любил, это самая надежная и устойчивая, — воздушный автомобиль; на ней только большой дурак себе голову сломает. Я бы такой машине, как отработается, почетную ленту давал. Или бы памятник ей золотой поставил. Потрудилась старушка.

Я согласился с ним, что «По-2» хорошая машина.

— И еще одна такая есть — «Ли-2», — продолжал он все тем же сердитым тоном, как будто с ним спорили. — Эта с тридцать шестого года ходит… Ее-то больше всего и видишь в воздухе на обычных трассах. Я на ней тоже много летал, привык так, что в кабине себя чувствуешь как дома, а дома — как в гостях. Я все-таки много полетал. Спросите, в каком городе я не был, какой области не пересек во всех направлениях? Страна большая, пешком не обойдешь, жизни не хватит, а облететь можно. И почту я возил, и других летчиков выучил, и на Крайнем Севере померз, и аэрофотосъемкой занимался. Люди получают газеты, письма, срочные лекарства, свежие фрукты, на заводе особенно важной детали ждут. Вы тут сидите на земле и вдруг слышите: гудят над головой моторы, если ночью, то видны два разных фонаря на крыльях, — это я свой груз везу. А теперь все кончилось, не будет больше работы.

— Вы знаете, мне кажется, что где-то я видел ваше лицо, — сказал я. — Вы простите, что я так спрашиваю.

— Кому надо, тот меня знает. А кому не надо, тот пусть и не знает, — неохотно ответил летчик. — Я человек не знаменитый. Просто всю жизнь в авиации и ни одной аварии. Если не считать, что на этом проклятом давлении крови теперь подломался.

Официант стал прислушиваться к нашему разговору, потом отвернулся и посмотрел в окно буфета: там на палубе была какая-то суета, о чем-то спорили, кто-то стал ругаться и требовать капитана.

— У пассажира чемодан пропал, — сказал официант, подходя к нам, — Или сундук какой-то. По ошибке сгрузили раньше нужной пристани.

— Не можете порядка навести. Эх вы, работнички, — сказал летчик. — Посмотрел бы я, как у меня что-нибудь украли, пока я в воздухе или на аэродроме. Ненадежное у вас дело с багажом, все равно как и на железной дороге. Это вам не авиация.

— Так ведь здесь всякие ходят, а там уж нельзя по воздуху, — извиняясь, сказал ему официант. — Вы сами будете летчик? — спросил он и почтительно посмотрел на кожаный реглан. До сих пор он не обращал на нас никакого внимания. Это был молодой парень, и сегодня в пустом буфете ему, очевидно, было особенно скучно.

— Дай-ка нам, парень, еще пива. Говорил я тебе, что буфет весь выпьем, — сказал летчик.

— Мне же не жалко, мне это даже лучше, вы и так у меня уже одни сегодня за шесть посетителей, — сказал ему официант.

Он принес нам пива и на блюдце икру, которую мы не просили.

— Икру тащи обратно, она у тебя вся засохла, — сказал ему летчик.

— Осенью народ меньше ездит. Пароход почти пустой, посетителей мало. Где же тут свежему быть, — сказал виновато официант и унес икру обратно.

— Выходит так, что теперь в авиации работать так же спокойно, как на любом транспорте? Просто воздушный вагон. Даже лучше, с рельс не сойдет… — сказал я летчику. Мне понравилось, что он назвал «Ли-2» вагоном; мне тоже нравилась эта машина, и я считал, что в ней себя чувствуешь даже спокойнее, чем в поезде. Летишь недолго, а тошноты при болтанке я не боялся — меня никогда не тошнило.

— Вот если бы вы так сказали в воздухе, летчики на вас рассердились бы. Вы знаете, что летчики суеверны?

— Да что вы! Всерьез?

— Не то чтобы всерьез, а так… Немного…

— Но ведь это авиация… Самая новая отрасль техники…

— Совершенно верно. Самая новая. А когда пролетают над Байкалом, гривенники в Байкал кидают, чтобы батюшка Байкал пропустил. Не то чтобы всерьез, посмеиваются сами, а все же кидают. Такой обычай. Это все оттого, что в воздухе все может быть… Почти никогда ничего не бывает, а все-таки может быть. Опасности никакой нет, я вот десятки лет пролетал без аварии, а все же иной раз бывало трудно. Причем неожиданно. Иногда так сразу что-нибудь случится, что только чутьем можешь выйти, сообразить не успеешь, особенно при теперешних реактивных скоростях… Это я говорю про военную авиацию, с нашей транспортной другое; но и тут бывает, что поволнуешься. Главное, всегда надо знать, что есть куда сесть при вынужденной посадке. А вот если и этого нет, есть такие дальние трассы, — тогда уже невесело станет. Ведь все-таки в воздухе. Тут нельзя как на поезде — взял и остановился. Тут если остановился, значит упал, а если некуда упасть, — это мы так называем вынужденную посадку, — значит, при посадке перевернулся. А посадочная скорость на «Ли-2» около ста километров в час. Что бывает с автомашиной, если перевернуться на скорости сто километров в час? Ну вот.