Михаил Лоскутов - Немного в сторону

Условие было написано аккомпаниатором Швабом и подписано сторонами…

Значит — конец страданиям и бродяжничеству, недоеданию и одиночеству мастера? Добрянский нашел высокого покровителя, авторитетный голос которого действительно поднимает «его реноме, которого он заслуживает»…

Продолжаем перечислять факты.

После поездки по югу Европы мировой виртуоз отправился в Париж. Из Парижа он прислал телеграмму одесскому мастеру: есть предприниматели по производству скрипок Добрянского. Срочно выезжать в Париж. Но не дольше, как через несколько дней…

Одесский мастер бросился хлопотать. Человеку, лишенному богатств или славы, нужно много хлопотать. Попросту ему не хотели дать в этой стране заграничный паспорт. Во всяком случае — так скоро.

Тем временем Ян Кубелик закончил свои блестящие концерты в Париже. Овеянный славой и блеском, он сел на пароход. Он отправился в далекую Америку. Турне продолжалось.

Собственно говоря, нечто перепуталось и что-то такое произошло. Произошло какое-то нарушение привычного обмена веществ.

Есть вещи, о которых не говорят, а только думают.

Бывают люди, которые не обо всем позволяют себе даже думать.

Правду же всегда, как известно, говорят лишь дети и художники. Им иногда прощают эти восхитительные жесты. Но их учат порядочному поведению.

Ян Кубелик уехал по ту сторону океана, оставив музыкальную Европу с открытым ртом. Газеты Лондона и Парижа продолжали печатать сенсацию насчет «Германии»: мировой скрипач с великодушием сказал свое мнение о музыкальном инструменте — здесь говорила душа музыканта и рыцаря.

Тут нас не интересуют ни музыканты, ни рыцари, ни скрипки как музыкальные инструменты. Они — товар, ценности, как соболиные шкурки.

Самые большие ценности обычно лежат в подвалах сейфов, как подземные залежи руды, они отклоняют к себе компасную стрелку биржи. Даже недвижимые и невидимые они давят на рынок. Одним своим присутствием они обеспечивают ценность ходячей валюты. Лишь в критические моменты сакраментальные слитки и алмазные фонды выходят наружу поправлять дела.

Так самые ценные экземпляры скрипок в капиталистическом мире лежат недвижимы и все лишь знают об их существовании. Так знают о существовании двух лучших скрипок Страдивариуса — «Император» и «Мессия».

Интернационал купцов не даст никому открывать способ дешевого разведения соболей. Впрочем, отдельные охотники не прочь заняться этим прибыльным делом.

Еще до Кубелика два дельца-предпринимателя, один из Мюнхена, другой из Гамбурга, решили основать крупное дело. Куда вернее всего положить деньги? С это время пошли большие разговоры о скрипках Добрянского. Это были соболя. Через Юлиуса Цета дельцы предложили одесскому мастеру компанию по производству скрипок; мастер передает в их собственность систему и знания, мастер входит пайщиком, мастер десять лет руководит производством.

— Я не коммерсант. Не фабрикант. И потом — десять лет: я очень люблю жизнь свободного художника! — сказал мастер.

…Мировое турне скрипач-виртуоз завершил поездкой по Америке. Когда он вернулся, новая сенсация появилась в газетах: Ян Кубелик приобрел скрипку Страдивариуса «Император». «Император», который никогда не продавался, появился на свет! «Император» у Кубелика!..

…Точно по молчаливому сговору, больше никто не говорил о «Германии», о Добрянском и о его скрипках. Был Кубелик. Был «Император». Был скромный одесский мастер. Он обратился к тем двум предпринимателям из Гамбурга и Мюнхена, но они уже не интересовались скрипкой: они организовали дело по выделке пассов из пеньки. Все заняло свои места.

Был скромный одесский мастер. Была война. Были революции. Бурные годы прошлись по миру огнем, перекроили карту Европы. Миру было не до скрипок. В нем, разделенные волнами событий, жили по-своему два человека — мировой скрипач-виртуоз и мастер из Одессы. Волны эти кидали и их. Знаменитый скрипач бежал во время венгерской революции из своего замка в свою виллу в Италии. Мастер не имел виллы, но у него был свой «замок»: так называл он деревянный чердак на улице Островидова. На этот чердак вела деревянная лестница под названием «клавиатура»; прогнившие ее ступеньки прыгали и щелкали под ногами.

Каждый день поднимается по этим ступенькам седой уже, очень похудевший и согбенный старик, — семь десятков за плечами, и одышка, и в прошлом — мраморные лестницы европейских отелей, приемные богачей и принцев, и мечта, которая улыбнулась и улетела, — и все это стоит теперь, как в тумане, как выдуманный кем-то мираж… Он останавливается и прислушивается: это стучат ступеньки, стучит палка, может быть — сердце. Старик усмехается, вспоминая Дон Кихота, который воевал с миром. Мир будет переделан совсем иным способом, и все это теперь старику вполне понятно.