Виктор Лихоносов - Когда же мы встретимся?

В станице она испугалась. Белые стены, окошки рассыпавшихся по возвышению хаток, солнышко, местные люди как бы спросили ее: зачем ты здесь? кто тебя звал? Мигом слетел ее сон, опять явилась ей жизнь. Что подумает Дмитрий, когда увидит ее? Ей стало стыдно, она колебалась подойти к кому-нибудь и справиться, где живет Дмитрий Погодаев. Где-то у самого моря, во дворе с турецким колодцем. Две акации, говорил он, бросают тень на красную крышу, третья подрублена. От танка на постаменте она прошла к пустой низине, свернула в улочку к бане и поглядывала через заборчики на огороды. Потом указал ей хату мужик, то был Ермолаич.

Она медлила. Пусть солнце склонится к горе, а она пока обойдет станицу, поглядит, где что находится. Улочка повела ее выше, и море было по правую руку, только внизу, за хатками. Лиля тянула, не взбиралась на раскопки. За последней хаткой, перед далекой Лысой горой на западе, она скинула мягкий плащ, поправила волосы, надела очки. По тропинке направилась к круче. «Море!» — сказала она там. Снизу, с голой необъятной воды, вместе с ветерком долетела к ней ласка; на душе и счастье и грусть. Море! лодки; птицы. С севера, наверное из Керчи, плыл катер, чайки густо замирали над ним. И так тихо, волшебно кругом! О чем жалеть? Жизнь раздольна, вездесуща и неистребима. А можно было дома сойти с ума или умереть и унести с собой о мире одно проклятое мнение. Зачем же? Надо жить. За полгода она наслушалась о станице от Дмитрия, но вот она перед ней, и еще краше, занятнее слов, и она, как все женщины, проникалась особым чувством ко всему, что было связано с жизнью того, кого любила. Вот она и здесь. Лиля подстелила плащ, села, обхватив руками колени, и глядела вокруг. Волны выплескивали на берег траву. Самое лучшее, если бы Дмитрий застал ее здесь, в такой позе, подкрался бы и закрыл ей глаза ладонями. Зачем двое портят друг другу жизнь? Наговорят столько гадостей, что потом и в добрый час уже кажется нелепой и фальшивой нежность? Жизнь не сложилась, дом загажен, но разве ей хуже сейчас одной? Разве море, крики чаек, свобода, мысли обо всем на свете, благословение в душе, причастность только миру, только ему, нужны менее домашнего уюта, надсадного терпения, добывания кормежки и полуночных вялых обязанностей? Когда знавала она любовь? В юности, за книжками, в Анапе, на песке, у матери. Или когда стоял где-нибудь на углу красивый мальчик и разгорались в ней чистые сны.

До пяти часов вечера сидела она там. Идти — не идти? краснеть за свое появление? Тайное, сладкое с Дмитрием уже много раз с нынешнего утра совершилось в ее воображении. И удовольствием было задержаться у моря еще, поберечь сон невдалеке от хатки Дмитрия.

Дмитрий удивился и растерялся, когда увидел ее во дворе. Вид его передал ей, что здесь она не нужна, и она в какую-то секунду пожалела, что не уехала назад последним автобусом. Кто она, зачем вторглась в чужой двор к квартиранту? У белого колодца стирала тряпочки Боля, а на раскладушке лежал голый по пояс лохматый парень. Слов, придуманных еще в автобусе, уже не скажешь. Она принялась извиняться за беспокойство и глупо объяснять, зачем ей понадобился Дмитрий.

— Милости прошу за мной, — сказал Дмитрий. — Чего так поздно?

— Были кой-какие дела.

— Это Боля, это Антошка.

Лиля поклонилась и смущением выдала себя совсем.

— Давно ты у нас? — спросил Дмитрий в комнатке.

— С двенадцати часов.

— Где ж ты скиталась?

— Сидела у моря.

— Бедная… Антошка! — крикнул он. — У нас хлеба нет. Сбегай. Да становись в очередь.

— Я-ясно.

— Никто не зайдет… — сказал Дмитрий.

Еще входили когда, нагибались в дверях, сердце у обоих застучало чаще, чувство наполняло их, и глаза блестели. То был стыд любви, желания, любви мгновенной, ничего не обещающей, кроме радости в скорые короткие минуты наедине. Они прикоснулись друг к другу, и стало легче; молча, ласковым перебором рук Лиля сказала ему, как исстрадалась она и как счастлива и что она берегла для него и зачем приехала. Даже ее тяжкие, после поцелуев, вздохи говорили ему о том же: о счастье долгожданного уединения…

— Стой, стой так… — шептал ей Дмитрий.

— Войду-ут…

— Это же мой друг Антошка. Стой.

— Я не хочу от тебя никуда уходить…

— Молодец, что приехала.

— Немножко страшно было. А вдруг тебе не понравится? а вдруг нету дома? Тебя тут все знают, начнется…

— На всех не угодишь, — целовал ее Дмитрий. — Уеду — и забудут. Не сидеть же мне вечно в этой станице. Верно?