Виктор Лихоносов - Когда же мы встретимся?

— Позвонить, что ли?

— Позвонить.

— Садись, Меланья Тихоновна.

— Да мне некогда, — сказала она и присела. — Когда ты грешниц этих поснимаешь? — напала она на Владьку. — Понавесил.

— Это мои любовницы, — сказал Владька и взглянул на Мерилин Монро и Лану Тернер. — Хороший у меня вкус?

— Не знаю, какой у тебя вкус, а чего они раздетые? И не стыдно им? Вот как оно плохо-то без бога. Никого не боятся.

— Меланья Тихоновна, — сказал Егорка, — ну-ка почитай мне на прощанье.

— Чего, Егорка?

— А что Лизе читала.

— А-а, — просияла она. — Понравилось? Это мне одна монашка читала.

— Прочти, прочти.

Она перенесла стул, села возле Егорки и, подняв голову, мгновенно забыв все на свете, кротким голосом повторила слова, которые уже знал Егорка. Глаза ее поголубели.

— Прекрасно! — сказал Егорка.

— Вам обоим в монастырь надо, — засмеялся Владька.

— Неужели ты не чувствуешь?

— Я шучу.

— А ведь это правда, Егорка, ты веришь?

Ему хотелось сказать «да», лишь бы она осталась довольна. Он кивнул головой.

— Ее играть надо, — сказал Егорка. — Ее Рыжова только подымет.

— Рыжова не того плана.

— Не важно.

— Сидите, пошла я, — поднялась Меланья Тихоновна. — Ты, Егорка, ненадолго, приезжай назад.

— Если примете…

— А толковый, так примут. Недаром говорят: чему быть крючком, то заворачивается с начала. Умный будешь — не пропадешь. Приезжай, я тебе много кой-чего расскажу. Бог тебя храни.

— Спасибо, еще попрощаемся, вы не уйдете. Я уже собираюсь.

— Посижу.

— И мне пора, — сказал Владька, когда дверь закрылась. — Я благодарю вас, господин Телепнев, за то удовольствие, которое вы доставили мне шестимесячным общением. Позвольте выразить надежду, что наша встреча повторится. Ваша вылазка в народ, путешествие по градам и весям будут полезны как вам, так и нам, актерам и зрителям. Вы обогатите, господин Телепнев, наше искусство незабываемыми образами современников — и я не побоюсь этого слова — образами чудотворными, ибо вы любите и кланяетесь всем выжившим из ума старушкам, глухим, косым и горбатым. Прощайте, господин Телепнев. Я кончил.

Егорка улыбнулся.

— Напиши, — сказал Владька. — Почем лук, редиска.

— А где Мисаил?

— Исчез. Последний раз он предлагал мне по старой дружбе американский костюм. Очень дорогой, оригинальный и очень поношенный. «Для вечернего приема в высшем обществе». О ревуар, мон шер.

Владька обнял его, поцеловался, рассказал свежий анекдот, снова обнял. Егорка вышел за ним, проводил до угла.

— Грустно мне с тобой расставаться, — сказал Владька, — не догадались мы посидеть… Но я пропущу сегодня за тебя. Тоску ты навеял, чадо. Выручи меня, я получу на «Мосфильме», сочтемся…

— У меня всего ничего, — смутился Егорка и полез в карман. — Вот все, что с собой. На, — подал Егорка.

— Сойдет. На рубль крышу не построишь, говорит великий русский народ, а для калеки ба-альшая помощь! Чадо! Ты меня спас. Пиши.

В 22.00 в хорошем настроении пришли они с Никитой на Казанский вокзал. Никита купил «Вечерку», почитал вслух четвертую рекламную страницу. Много соблазнов сулила Москва, но жалеть было поздно. Когда-нибудь.

— А вон там кофе пили втроем, помнишь? — показал Никита на высокие столики.

— Ага, — сказал Егорка, думая о своем. — И кто только не едет! Вся Россия, наверно, прошла через этот вокзал. Чувствую дорогу, начинается.

— Обниматься готов?

— Точно. Люблю всех. С ребятами в студии хорошо простился. На улице Ямщикова встретил вчера, не забыл он меня. «Никого не слушайте, — говорит, — тяните свое! Сперва сберечь в себе, а потом донести». Только простились — Рыжова идет. Я на нее уставился, улыбнулась.

— Познакомился?

— С чего бы. Да, Лизе-то позвонить.

— Пойди, — неохотно сказал Никита и вынул из кошелька пятнадцать копеек. — На. Только не балуй ее.

«Что бы сказать ей на прощанье? — думал Егорка, бросая в щелочку монету. — «Это ты? А это я». Пожелать ей что-нибудь». Щелкнуло, и монетка упала.

— Да!

— Лизу, пожалуйста.

— Вы не туда попали!

Трубку бросили, будто плюнули ему в лицо. Нет, он набирал номер правильно, почти вслух повторяя цифры. И по голосу он сразу узнал того, кто подходил к телефону. Но что уж прятаться было, зачем?

— Еще! — открыл дверцу Егорка и протянул руку.

— Что, проглотил? — спросил Никита. — Смотри, сам не подавись.

— Уже.

— Поторопись.

— Одну минуту.

Даже перед Никитой стало стыдно. Неужели, неужели все правда? Он тихо просунул монетку, снял трубку, медленно совал палец в дырочки. На этот раз послышался ее голос.