Александр Патреев - Инженеры

И старикам на целый вечер хватило перебирать в памяти прежних учеников своих, кого жизнь разбросала по необъятным просторам.

Мария не знала почти никого из них и, дорожа временем, ушла в свою комнату. Несколько странным показалось ей то, что мать не поинтересовалась узнать: замужем ли эта Надя и есть ли у ней дети?.. В другое время и сам бы отец не преминул сказать об этом. И Мария поняла, что в их отношениях к ней произошла перемена: кое-что они уже обходят в разговоре стороной, умалчивают и ждут…

В день приезда Михаила ей очень хотелось поделиться с матерью, — но откровенной беседы не получилось: в самую последнюю минуту она сробела, застыдилась чего-то и никак не могла подойти к матери или позвать ее к себе. Да и отец был дома. Но теперь она не жалела об этой несостоявшейся беседе…

В часы досуга она читала, просиживая далеко за полночь, позабыв о времени и о себе… Привычный свет лампы освещал комнату, раскрытая книга лежала на столе… Чужой мир чувств и мыслей людей, уже давно сошедших с земного поприща, быстро пленил ее воображение, захватил волю, и, покоряясь течению жизни, водовороту событий и страстей, она забылась, а то, что находилось за стенами комнаты, выпало из ее сознания, как бы перестало существовать… Она опять жила вместе с Анной Карениной, следила за Вронским, видела их лица живыми, озаренными большой, мучительной и тревожной страстью. Все понимая, все близко чувствуя, она с трепетом ждала, что станет с Анной, когда она, у смертной своей постели примирив мужа с Вронским, останется жить?.. События нагромождались, судьба заводила Анну в тупик, откуда не представлялось выхода. И хотя Олейникова знала до этого, чем кончит Анна, то теперь еще ближе, ощутимее были для нее и эта печальная любовь, и страшное бесправие женщины, и одинокая борьба, и бремя страданий, которые неизбежно сломят, раздавят Анну…

Вронский уже уехал из города, она осталась одна, в доме ей страшно, она пробует вернуть Вронского, — но он уехал и не вернется больше никогда…

Перелистывая страницу, Мария вдруг заметила за собой, что знакомые образы перед ней исчезли, будто и не было их вовсе. Словно в пустоте возникают обрывки мыслей, ничем не связанных с прочитанным: они скользят, не оставляя почти никакого следа, — а ей надо самой обдумать что-то, решить… Но вместо этого посторонние предметы лезут на глаза: гипсовая статуэтка танцующей девушки-грузинки на ее столе, кажется, вот-вот споткнется, упадет и расколется. Мария непроизвольно переставляет ее на другое место. На стене висит гитара с оборванной струной, закрутившейся у колка, и звук оборванной струны, подобно комариному писку, надоедливо звенит в ушах.

Душно и тесно становится в комнате.

— Скорей бы в город! — с глубоким вздохом облегченья говорит она, отодвигая книгу и опять думая о Михаиле.

Тихонько, чтобы не разбудить отца и мать, она уносит стул к постели и начинает раздеваться. Голова немного кружится от усталости, руки немеют и долго не могут расстегнуть кофточку. С каким-то новым любопытством Мария оглядела свое тело, вдруг ощутила на себе его поцелуи, и что-то радостное, жгучее и возбуждающее охватило ее. Заглушая в себе это чувство, она прячется под одеяло и закрывает глаза, чтобы скорее заснуть.

Вот и кончился день — длинный, разнообразный, заполненный сотней дел, но почему-то отчетливее всего ей запомнилось только: после полден была первая подвижка льда, мужики ходили обкалывать лед у моста и вернулись с реки, когда уже стемнело; в клубе на репетиции, куда пришла она раньше всех, уж очень пристально глядел на нее молодой учитель, с веснушками на маленьком остром лице… Потом возникает перед глазами у ней какая-то девушка в красном платке, сидящая в тарантасе. Она едет мостом… большие, тяжелые, точно чугунные колеса грохочут по деревянному настилу… А там, внизу, у темных высоких свай черные взъерошенные, как грачи, прыгают с льдины на льдину люди с баграми в руках и кричат беспокойно. Прямо под ногами у них зияет черная холодная пропасть… Но тут все исчезает в густой и теплой, мгновенно навалившейся тьме…

Проснувшись среди ночи, — будто перепуганным шепотом сказал ей кто-то: вставай! — Мария открыла глаза. Но в доме все было тихо, спокойно по-прежнему. В полумраке смутно проступали перед ней привычные вещи: стул, лампа на столе и темный переплет оконной рамы.

Она старалась вспомнить, что же могло сильно испугать, расстроить ее во сне? — и не могла припомнить ничего мрачного, тревожного, — напротив, ей пригрезилось, что в классе на доске… Нет, совсем не то!.. что же?.. Но сон выпал из памяти, и она тщетно искала, лежа с открытыми глазами.