Александр Патреев - Инженеры

Заснуть после этого не удавалось. Приподняв голову, облокотясь на подушку, она долго и бездумно смотрела в окно. Сквозь голые густые ветви сюда светился резко отточенный серп луны. В глубокой тьме горели звезды, непостижимо далекие от людей, скованные холодом, но живые, а синее небо от них казалось таким нарядным!.. Где-то за стеной звонко и равномерно, как маятник стенных часов, капали с крыши капели.

От этих звуков, падающих на сырую землю, будто вздрагивала и звенела напряженная ночная тишина.

Незаметно редела, проясняясь, небесная синева, потом легла на горизонте узенькая полоска зари. Вверх от нее побежали робкие, едва уловимые глазом волны голубого и сиреневого света. Бесконечно меняясь в окраске, небо вспучивалось в том месте, где родиться солнцу, опадало и закипало вновь. И вот, хлынув разом, тесня друг друга, понеслись яростные, взбудораженные гребни волн. В их пене блеснула потом золотая, раскаленная кромка…

Бесшумной бурей начинался новый день… Гудок на станции ревел протяжно…

И вдруг, точно раздвинулся перед ней занавес, Мария вспомнила сон свой… Будто она, не предупредив Михаила, приехала в город, нашла дом, вбежала по светлой широкой лестнице и, распахнув дверь, очутилась в просторной комнате… Диван, цветы на подоконниках, дорогие картины по стенам. За большим столом, покрытым белой скатертью, сидит молодая красивая женщина в черном платье, а он стоит рядом и расплетает ей длинную черную косу… Он обернулся, побледнел и, подойдя к Марии, раздраженно сказал: «Зачем приехала? Я тебя не звал. Уйди, не мешай нам…» — Она, чувствуя, как сильно, до боли, стучит сердце, соображала: что значит этот сон?

Сон был явно нелепый, чудной, но все же несколько дней подряд оставался в душе горький осадок.

Нескоро успокоив себя, она заснула. Мать разбудила ее в обычный час, но, сидя уже за столом напротив отца, Мария избегала его открытого, прямого взгляда, а на вопрос матери: «Хорошо ли выспалась нынче?.. зачем так долго просидела вчера?» — ответила неопределенно и невпопад:

— Читала… и тетрадей накопилось много… Сегодня надо проверить.

Не кончив завтрака, она ушла опять, к себе в комнату и принялась за тетради, к которым вчера не прикасалась вовсе. Отец, следуя давней своей привычке приходить в школу за полчаса до занятий, уже собрался, с минуту поторился у порога, поджидая Марию, — и ушел один.

Из окна она видела, как осторожно, пробуя тростью хрупкий, обманчивый ледок, переходил улицу этот неторопливый старик в шубе со сборами, покрытой зеленым сукном, в меховой шапке, в чесанках с галошами, грузный, сутулый, так много испытавший в жизни.

В одном месте он запнулся обо что-то, вскинул руками, на удержался. Марии неловко стало за себя, что не пошла с ним вместе, как обычно, чтобы опасными местами провести его под руку.

Он часто хворал, но о своей болезни, которая приходит к человеку в старости, говорил очень редко. И еще реже — о сыне, убитом на польском фронте в августе двадцатого года в Галиции. Тогда, сраженный этой вестью, Семен Олейников пролежал в постели несколько дней, не вставая, а едва поднялся, стал собираться в дорогу… Целый месяц мотался он по разбитым, загруженным дорогам, в телячьих вагонах, по незнакомым большим и малым городам Украины, потом добрался до Галиции. Оказалось, те места, где мог он найти могилу сына, захватила польская армия, преградившая ему путь. На том и кончились его мучительные поиски… Какая-то санитарная часть, отступая поспешно, прихватила старика с пустой котомкой за плечами, свалившегося на перроне в Луцке, и привезла в Киев. Оттуда, непостижимо как, он добрался до дому.

Мария помнит (ей было девять лет) тот день, когда вернулся отец: весь седой, с помучневшим лицом, и впервые с подогом в руках. Мать всплеснула руками, с криком бросилась к нему — остолбенела… Он едва держался на ногах и глаза его странно блуждали. На слезы и тихие вскрики матери он ответил только: «Душа болит, душа… Постели мне где-нибудь: я полежу… А сына нет… Там поляки». Мария увидала его сухие, с серым налетом, обветренные губы и закрытые, глубоко запавшие глаза, и ей стало так страшно, что она подбежала к матери и спрятала голову у ней в коленях.

С тех пор минуло десять лет, но Мария постоянно чувствовала, что старики никогда не забывают о сыне, хотя почти никогда не говорят о нем.

Быть может, постоянная память о нем и помогает им жить в такой мирной и трогательной дружбе…

Подумав о том, что скоро ей придется расстаться с ними, Мария грустно представила одинокую их старость, тихие дни и бессонные ночи… Но эта грусть ее была какой-то легкой и беспечальной.