Антти Тимонен - В заливе ветров

Александров заартачился:

— Я хочу работать на прежней должности — главным механиком. Это же моя специальность.

— Твоя специальность всюду, где применяются машины, а они нужны по всей сплавной трассе. И на следующий год их будет гораздо больше, чем сейчас.

— Мне будет трудно справиться с такой работой…

— Если бы было легко, то Мякелев продолжал бы сидеть на этом месте!

— А кто же будет главным механиком?

— Степаненко.

— Неужели он в самом деле изменился? Мне писали, но трудно было поверить.

— Это произошло не само по себе, — проговорил Воронов. — В этом и твоя заслуга.

— Моя заслуга?! Ты шутишь? Я когда-то считал, что Степаненко пропащий человек.

— Мало ли что ты считал! Откровенно говоря, ты сам ничего не сделал для него, но Айно… Другими словами, я хочу сказать, что большая любовь, подобно костру, греет всех, кто находится возле нее.

Они подошли к электростанции. Александров ускорил шаг, оставив Воронова позади. У порога он остановился, оглянулся кругом, потом подошел к установленным на цементных фундаментах машинам, пощупал их рукой, словно пробуя, прочно ли они стоят на месте, и стал внимательно рассматривать измерительные приборы.

— Ну как? — Воронов улыбался. — А ты говорил, не справимся.

— Запамятовал я, кто об этом больше говорил, — усмехнулся Александров.

— А вот Кирьянен не сомневался.

Александров испытующе посмотрел на Воронова.

— А у какого костра тебя отогрели?

— Ты это о чем? — не понял Воронов.

— Не так ты раньше говорил о Кирьянене, и вообще… Они изменились или ты?

— Это ты был неправильного мнения о Кирьянене, — сухо сказал Воронов.

— Согласен, — признался Александров. — Это я понял еще в Крыму, по письмам. А ты когда понял? Когда тебе намылили голову на собрании или позже?

— Я не об одном Кирьянене говорю, — уклонился от ответа Воронов. — Я говорю вообще о людях нашей запани. Так что учти это, мой будущий заместитель.

Весь вечер Александров провел у Айно. Она готовила ужин, а затем они сидели за столом счастливые, словно это был свадебный стол. Айно то смеялась над пустяками, то вдруг делалась серьезной, задумчивой.

Как будто обо всем договорились: как только мать Айно получит отпуск и приедет в Туулилахти, они сыграют свадьбу. Александров сказал, что он уже обдумал, какой мебелью обставить комнату. Ведь жить они будут у него.

Тут Айно прервала его:

— Почему у тебя, а не здесь?

Александров даже удивился.

— Оттуда ведь и к конторе ближе и к механической мастерской…

— А к больнице?

Он густо покраснел.

— Хорошо, — улыбнулась Айно. — Сделаем так, как тебе лучше.

— Нет! — решительно возразил Александров. — Нужно, чтобы тебе было ближе к работе. У тебя же больные. Да и часто вызывают по ночам. Так что я буду примаком. Возьмешь?

— Мой примак! — Айно звонко засмеялась и прижалась к руке Александрова.

— Знаешь, Петр, наша двухмесячная разлука — это словно пробный камень, испытание… Ведь говорят, что ветер гасит маленький огонек, а сильное и большое пламя только раздувает…

Было уже поздно, когда Александров пришел домой. Открыв дверь, он заметил на полу бумажку. Поднял ее. На ней было написано несколько слов печатными буквами:

«Молодой человек! Вы глубоко ошибаетесь, если думаете, что Айно ваша. Вам предстоит разделить ее с начальником рейда».

Александров громко рассмеялся, хотел порвать бумажку и выбросить, но потом задумался. Ясно, что письмо — злостная клевета. Но дыма без огня не бывает. Что-то должно было служить поводом для клеветника. Почему Айно ничего не говорила о Воронове? Действительно, она рассказывала о Степаненко, о Николае, о Кюллиеве, о Кирьянене. Но ни слова о Воронове. Лишь мимоходом сказала, что он болел. «Но что она могла рассказать, если ничего не было?» — ответил Александров самому себе.

Он смял бумажку и выбросил, потом снова поднял, разгладил, снова выбросил, снова поднял и на этот раз положил в карман. Лег спать, стараясь думать только о том, как чудесно будут жить они вдвоем в комнате Айно. Но как он ни старался думать только об этом, в его мысли змеей вползали слова записки. Он выкурил папироску, встал с постели, зашагал по комнате, оделся, пошел по улице. В окнах Айно уже было темно. У Воронова горел свет. Александров решил, что ни за что не пойдет к Воронову, и все же пошел именно к нему, постоял на лестнице, неуверенно постучал и вошел в комнату.

Воронов поднял голову от книги.