Антти Тимонен - В заливе ветров

— Не спится с дороги? — спросил он.

— Не спится. Гулял, увидел свет, решил зайти.

— Ну, садись. Может, чайку согреем? Или, может, чего-нибудь покрепче?

— Я не за тем пришел. Хотел узнать насчет назначения… С кем ты говорил?

Воронов назвал фамилию начальника отдела кадров сплавной конторы и увидел: Александров не слушает его. Затем тот задал новый вопрос — о машинах, которые сплавная контора хотела отнять. Воронов стал рассказывать ему о приезде Ипатова, а Александров, нервно и рассеянно перебирая газеты, невпопад поддакивал ему.

— Что с тобой, Петр? — тихо спросил Воронов.

— А что? Ничего. Значит, хотели все оборудование электростанции увезти?

— Да, хотели. Но ты пришел говорить не об этом. Что с тобой?

— Со мной? Работать буду, вот и все.

— Нет, это не все. Ты женишься…

— Ну, и что из этого? Да, женюсь, но кому какое дело?

— Что-то стряслось с тобой? Днем ты был как человек, а теперь… — Воронов махнул рукой.

Александров вдруг, не сдерживая гнева, протянул Воронову записку.

— Что это значит?

Александрову показалось, что Воронов, прочитав записку, залился краской.

— Мне это почти понятно, — с деланым равнодушием сказал Воронов.

— Ну что ж, тогда и мне понятно, — Александров встал и взял кепку.

— Ты куда?

— Домой, куда же еще!

— Сиди и не дури! Сейчас я тебе расскажу.

— Мне нечего слушать.

— Нет, ты должен выслушать. Я лежал больной. Айно лечила меня. И, как нарочно, каждый раз, когда Айно была здесь, сюда заходила одна… как ее назвать? Вбила себе в голову черт знает что. Вот она и сочинила тебе записку.

— Кто она?

— Кто, кто! — теперь злился уже Воронов. — Женщина. Старая. Без некоторых винтиков в голове. Вот кто! Мне она говорила о цветках, а тебе подсунула ягодки. А ты голову теряешь. Эх, Петр!.. Давай пить чай!..

Александров не стал пить чай. Он вышел успокоенный, но еще хмурый. Он думал, рассказать ли об этой грязной истории Айно, потом решил ничего не говорить.

На следующее утро Воронов вызвал к себе Матрену Павловну. Плотно закрыв дверь своего кабинета и не отвечая на приветствие, он в упор спросил:

— Зачем вы сделали эту пакость?

— О чем вы говорите, товарищ Воронов? — Матрена Павловна села, насмешливо посмотрела на Воронова и с подчеркнутым недоумением сказала: — Я вас не понимаю, товарищ начальник.

— Зачем вы написали Александрову такое письмо?

— Какое письмо? Александрову? У меня пока нет намерения завести с ним переписку, хотя это было бы романтично: переписка с неизвестной.

— Нет, вы стали слишком известной здесь. И зачем вы клевещете на Айно Андреевну?

— Ах, вам это больно? — с нескрываемым ехидством и злорадством спросила Матрена Павловна. — Как жаль, вам больно! Ничего не поделаешь, в жизни часто бывает больно.

— Знаете что, Воронова! — начальник уже не мог сдержаться. — Я вам предлагаю немедленно убираться из Туулилахти…

— Это еще что такое? — Матрена Павловна встала. — Я увольняюсь по собственному желанию, а гнать меня вы не имеете права. Вы, конечно, большой, очень большой начальник, но не для меня. Я подчиняюсь другим.

— Слушайте и запомните! — Воронов подчеркивал каждое слово. — Если вы через два дня, не уберетесь отсюда, я выпровожу вас через милицию! Да еще привлеку к ответственности за клевету.

— Товарищ начальник, вы отвечаете за свои слова? За такое поведение вас скорее привлекут, так что не я, а вы сломаете себе карьеру. А клеветой я не занимаюсь. У вас нет никаких доказательств, и я буду все отрицать! Так что не было бы вам хуже!

Ни в голосе, ни в лице этой женщины не было и следа той мягкости, с какой она приходила к нему прощаться. Сейчас перед Вороновым была злобная, готовая на все старуха, завидующая ему, Александрову, всем, кто нашел место в жизни.

Воронов вспылил:

— Потрудитесь не забыть того, что я вам сказал… Так вот к чему свелись ваши разговоры о красоте, о культуре…

В столовой Александров не без ехидства спросил Воронова:

— О чем это ты с Матреной Павловной секретничал?

— У нас было прощальное объяснение в любви, — огрызнулся Воронов.

Матрене Павловне не надо было двух дней. На завтра к поезду шла подвода, нагруженная фанерными и картонными коробками и старинным, окованным железом, сундуком. Наверху сидела владелица скарба. Она не заметила, что картонная коробка с широкополой шляпой, привязанная в кузове, трется о колесо телеги. Картон развалился, и колесо мазало белую шляпу сырой, влажной землей.