От другого костра доносилась песня.
Грусть не к лицу, нам страх неведом,
Пусть хлещет дождь, гроза в ночи!
Мы песнями разгоним беды,
А об удачах промолчим.
Воронов подбросил в огонь сухих сучьев. Они затрещали и вспыхнули веселыми язычками пламени. Один из спавших приоткрыл глаза, лениво приподнялся и, сидя, начал закуривать цыгарку. Раскурив ее, он взял мокрую котомку и протянул Воронову:
— Тут есть рыба, зажарьте себе.
Воронов уже поужинал, но он любил жареную на костре свежую рыбу. Поджидая Потапова, он положил несколько окуней на угли. Сплавщик расспросил о новостях в Туулилахти и снова улегся.
Кругом стало тихо, песня смолкла, раздавался лишь треск горевших костров и доносилось глухое журчанье воды.
Потапов наконец пришел. Подбросив дров в костер, он подсел к Воронову, взял поджаренного окуня и стал молча вытаскивать из него кости.
— Тут у меня есть хлеб и масло, — Воронов пододвинул к нему свою раскрытую котомку.
Потапов встал и вернулся с алюминиевой фляжкой.
— Давайте вашу кружку, — сказал он.
У Потапова всегда имелась во фляге водка, хотя он сам редко употреблял ее. Воронов тоже пил мало, но здесь, на реке, не отказался от глотка. Он подставил свою кружку, выпил и вытащил из костра большого окуня.
В ночные часы в лесу, у костра, люди обычно разговаривают тихо, даже шепотом, прислушиваясь к мягкому шуму ветра в вершинах сосен и к приглушенному журчанью воды в реке. Осторожно потрескивают дрова в костре, и яркие искры, вырываясь из пламени, нерешительно кружатся над головой, словно не зная, в какую сторону податься, и потом гаснут.
Воронов лениво покуривал, лежа на боку, и с любопытством наблюдал за Потаповым. Такие люди, как Потапов, не пропадут от какого-нибудь неловкого шага. Они все делают обдуманно. Вот он подостлал еловые ветки, чтобы лечь на них. Это же сделал и Воронов, но совсем иначе: просто взял охапку ветвей, заготовленных кем-то, бросил на землю, разровнял немного и прилег. А Потапов брал ветки по одной и клал их так, что комли сучков легли по сторонам, а мягкие верхушки веток — к середине.
Когда Потапов прилег и закурил, Воронову захотелось поговорить с ним по душам. Ему вдруг пришла в голову странная мысль: сделал ли Потапов в жизни какой-нибудь поступок, о котором потом пожалел? Наверно, нет. А вот у Воронова много было нескладного. Воронов даже улыбнулся, представив себе, как удивился бы Потапов, если бы он его об этом спросил. Воронов заговорил о плотине. Потапов пробурчал в ответ что-то неопределенное. Но Воронову захотелось почему-то с ним поспорить.
— Надо сделать такую же плотину, какая была, и на том же месте.
Потапов завернул колпачок фляжки.
— От такой плотины ложка воды и кружка неприятностей. И строить-то некому.
— Мы пошлем вам строителей из Туулилахти.
— И какую-нибудь работу приостановите?
— Да, строительство электростанции.
Потапов оперся на локоть, поправил рюкзак, подложенный вместо подушки, и сказал:
— Нет, из-за плотины не надо приостанавливать. Справимся и так.
Воронову показалось, что бригадир возражал не совсем уверенно.
— Тут рисковать нельзя. Срыв сплава — это еще хуже, чем невыполнение заготовок. Если сплавщик не доведет до потребителя тысячу фестметров, он подведет не только себя, но и лесорубов. Ты должен думать прежде всего об этом.
Потапов ничего не ответил.
— Тем более, что ты готовишься в партию.
Обветренное, морщинистое лицо Потапова смягчилось. Он задумался, потом тихо сказал:
— Заявление-то я подал, но не преждевременно ли? — Он сел, прислонившись к пню, и, глядя на костер, продолжал: — Я уже однажды подавал заявление в партию, но без рекомендаций. Это было на войне, перед уходом в одну разведку. На тот случай, если бы не вернулся… У нас на Карельском фронте тогда шло наступление. В тот раз мы ходили в разведку почти до Пуораярви. А при возвращении меня ранило, в ту часть я больше не вернулся. Так все и осталось.
Ночной ветер шумел в вершинах деревьев. Костер потрескивал.
— Да, я ведь тоже вступил на войне, — сказал Воронов. — Накануне заседания бюро мне дали задание с небольшой группой саперов разминировать проход через минное поле перед самым носом у фашистов. Ночь, туман — это хорошо, а когда то и дело вражеские ракеты — это плохо. Как вспыхнет ракета — замри, словно ты пень, а не живой человек. Ничего, разминировали. Вот так, товарищ Потапов, — Воронов приподнялся, опираясь на локти, — так нужно и в мирное время. Теперь ты готовишься в партию. Допустим, ты хорошо знаешь историю партии, вызубрил устав, вся твоя жизнь без пятнышка, а ноль цена всему этому, если ты провалишь сплав на своем участке.
Читать дальше