Илья Миксон - Святое дело

Форсировав очередную трясину, опять попадали в безводье. Скалы, облысевшие под чудовищным солнцем холмы, глинистые плато, изъеденные эрозией склоны, остроконечные пики, зубчатые хребты, похожие на ископаемых драконов; долины с жухлой травой, замшелые развалины, редкие тарбаганьи холмики, ленивые орланы в бесцветном небе; желтая пыль над колоннами, песок на зубах, разреженный высокогорный воздух.

Листы топографических карт утомляли однообразием. Сплошная паутина из тонких коричневых линий, черных цифр высотных отметок, пунктиров заброшенных троп. Ни зеленых пятен лесов, ни голубых озерных клякс, ни синих речных артерий. Коричневое, желтое, черное.

Подвижная разведывательная группа катила на своем «виллисе» далеко впереди. Командир время от времени останавливал машину, взбирался с одним или двумя солдатами на высоту, чтобы по цифрам, высеченным на плоском каменном знаке, точно сориентироваться по карте и местности. Сбиться с маршрута тут проще простого. Не Европа с бетонными автострадами и дорожными указателями, а из местных жителей только монгольские сурки — тарбаганы…

С вершины неизменно открывалось унылое рыже-серое море. Злой волшебник возмутил его, вздыбил волнами и проклял: «Замри! Окаменей!» И море застыло, окаменело, умерло, не осталось в нем ни капли живой воды.

Мертвое море производило гнетущее впечатление. Разведчики бегом спускались вниз, к машине, к товарищам.

Боевой поход длился четвертые сутки, вымотались до предела. С наступлением ночи колонны останавливались, люди валились на пропыленную жесткую траву, на застланные лишайниками каменные постели и засыпали как убитые. От моторов еще долго несло невидимым жарким паром, в перегретых радиаторах булькала и клокотала, затихая постепенно, вода. С первым проблеском дня все опять поднималось, гремело котелками, гудело, трогалось дальше: солдатский предел — беспредельный!

Наступил час, когда горная дорога ощутимо пошла под уклон. Не очередной, за которым снова начинался крутой подъем, а последний. Перевалили главный хребет Большого Хингана.

На новом листе карты появилось зеленое, голубое, синее. Пунктиры караванных троп слились в сплошные линии автомобильных дорог, а угол даже пересекла железнодорожная ветка. И заманчиво выпятились названия городов и селений, да такие диковинные — про себя выговорить трудно.

— Вот и конец горной пустыне, — сказал гвардии капитан Микасов, заправляя в планшетку карту. — Проедем дефиле́ и — конец!

Он махнул рукой в сторону узкого ущелья. Теснина и называлась по-военному — «дефиле».

Антипов на восемь лет старше командира. Тому, как и Ерохину, двадцати двух не исполнилось, а уже капитан. И вообще, человек хороший, надежный.

«Дефиле»… Слово-то вроде знакомое…» Антипов посмотрел на теснину и подумал вдруг совсем о другом. На месте японцев — устроил бы в этом самом дефиле преотличную засаду…

— На всякий случай, — сказал гвардии капитан, — осмотримся с высоты 357, прогуляемся еще разок на верхотуру и — конец.

Антипов мысленно одобрил решение, а Ерохин с надеждой переспросил:

— Неужели последняя?

Исхудал он, высох от недостатка воды и перенагрузки. Да и остальные, включая капитана, на вид не лучше. Водички бы вволю попить, в баньке попариться, в реке искупаться…

— Ерохин, за мной! Остальным быть на взводе!

Снизу макушка горы возвышалась метров на полсотни. 357 — это над уровнем далекого моря. А сверху!..

Дымчато-зеленая долина растекалась меж синих гористых холмов, словно волшебное озеро. Мелководная порожистая река, то пропадавшая в темных кущах, то блиставшая на просторе золотой чешуей, казалась бесконечным косяком форели. Нет, то, что открывалось с высоты, было не просто долиной, а царством жизни.

— Вода! — завопил Ерохин. — Во-ода-а-а!

С таким восторгом матросы Колумба кричали: «Земля!»

Он так широко раскрывал рот, что треснула верхняя губа, но не ощутил ни боли, ни соленого привкуса, решительно сорвал с плеча автомат и отсалютовал Воде длинной очередью.

Капитан, тоже опьяневший от радости, сказал не оборачиваясь:

— Не шуми.

Раздалась вторая очередь. Короткая, хлесткая. Пули просвистели у самого затылка.

— Ты что?!

— А-а-а… — прохрипел Ерохин и выронил оружие. Потягиваясь и выгибаясь, будто после сна, потоптался раз, другой и рухнул на серый камень.

Следующая очередь заставила Микасова упасть ничком. Он подполз к Ерохину, дернул за ногу, позвал. Затем подтянул к себе автомат и осторожно приподнял голову.