Надежда Чертова - Утренний свет

Катерина глядела на девочку молча, как-то даже робко и ничего не объясняла, теряя последние минуты. Тогда Степанида, шумно вздохнув, сказала:

— Вот тут встанешь, чтобы нам не мешаться. Гляди. Больше на меня гляди — на подручного будешь учиться.

Степанида вопросительно взглянула на Катерину, и та, словно очнувшись, согласливо кивнула головой.

— «Разговор» наш привыкай понимать, — продолжила свои объяснения Степанида. — Тут не слышно ничего, хоть надорвись. Где головой мотнешь, где глазами покажешь, а больше на пальцах. Приглядывайся, грамота невелика. Грома нашего не забоишься?

— Не забоюсь, — спокойно ответила Зоя.

Так начался их рабочий день — привычный для обеих клепальщиц и во всем новый и еще непонятный для Зои.

То Катерина, то Степанида, улучив минуту, обертывались и каждый раз встречали внимательный до жадности и почему-то сияющий взгляд голубых Зоиных глаз. И каждый раз — Степанида, конечно, не знала об этом и не догадывалась — у Катерины почему-то замирало сердце.

Так проработали они до обеда, а когда шум стих, Зоя набросилась на обеих женщин с вопросами, с великим множеством вопросов. Отвечала одна Степанида — это было по ее части.

Катерина же заставила Зою потуже заплести ее белые косы и повязать косынку, чтобы челка не лезла на глаза. Косынку она отдала свою, старенькую, с выцветшими разводами. Зоя уставилась на простоволосую Катерину, на тяжелый пучок темных волос, словно оттягивающий ее голову, и вдруг сказала:

— Вы красивая, тетя Катенька. Можно вас так называть? Никогда не повязывайтесь.

Катерина даже отшатнулась от нее.

— Что ты, что ты… («Красивая»… это она-то, старуха… давно уж забыла… смешно!) У нас нельзя без косынки, растреплешься… ведьмой станешь.

Зоя беспечно расхохоталась, а Катерина хмуро сжала губы: уж и ведьма на язык выскочила, долго ли!

Только в конце обеда она задала Зое осторожный вопрос:

— Думаешь к нам прилепиться?

— Думаю, — быстро и серьезно ответила Зоя.

И выложила свои доводы, отнюдь не шуточные, не ребячьи. Работа трудна, но где же ее найдешь, легкую? И некогда ей искать, перебирать: встанет на зарплату, уже умелая, с разрядом, и сразу надо будет как-то обуться-одеться. Ведь у ней и лычки своей нет.

Все это было до горечи понятно Катерине… Где-то втайне шевельнулась мысль: помочь надо бы девчонке.

Так они и проработали эту неделю — втроем. Только Зоя теперь уже не просто смотрела, а понемногу стала помогать и пыталась даже встать на место Степаниды. В деле девчушка оказалась не такой уж хрупкой и слабенькой, двигалась уверенно, плечи не по-ребячьи были у нее развернуты и для ее роста даже широковаты.

— Хваткая, — сказала как-то про нее скупая на похвалы Степанида.

— Самостоятельная, — подтвердила похвалу Катерина. Потом, помолчав, добавила тихим и даже расслабленным голосом: — А так она что же… дитя еще. Мамка, говорит, меня Зайкой звала: Зойка Зайка. Да только, говорит, сама-то я не помню, дура еще была. Эх, Паня!

Степанида покачала головой.

— Вот видишь. Ты не бойся ее под крыло взять. Не хорони себя, Катя, раньше сроку.

Катерина пробормотала особенным, однотонным голосом, какой появлялся у нее, как только она заговаривала о своих «духовных» делах:

— Сироту призреть — тоже ведь Христова заповедь.

Степанида, десятки раз слышавшая этот особенный, какой-то обескровленный голос Катерины, вдруг словно взбесилась. Побагровев до ушей, она грозно поднялась над Катериной и сказала, ткнув кулачищем в стол так, что тарелки звенькнули (разговор у них, по обыкновению, происходил в столовой):

— Ну уж нет. Здесь она тебе нужна, девчонка. Здесь, на земле, а не там.

Катерина молчала, и Степанида впервые за долгие годы их скупой дружбы не почуяла в этом молчании обычного затаенного упрямства, а только потерянность и, может, трудную муку раздумья…

Как бы там ни было, а Степанида делала, что могла, — старательно передавала Зое рабочее умение и попутно приглядывалась к своей напарнице.

За эту неделю в Катерине и следа не осталось от постоянного вроде бы мечтательного равнодушия и обыденной скуки. Лицо у нее часто озарялось легким, пожалуй даже счастливым светом, и удивительно — этот свет, эта улыбка всякий раз, словно солнечный зайчик, перепархивала на худое, нежное лицо Зои.

Степанида уже не сомневалась, что не призрение во имя Христа, а непреодолимая сила земных чувств притягивает Катерину к девочке.

Так оно и было на самом деле.