Валентин Ерашов - Семьдесят девятый элемент

— Интересно, почему он сегодня этакий? — Это Нера. — Ты мой ластик брала? Вечно куда-то упрыгивает ластик.

— Всыпал ему Перелыгин, вот он и этакий. — Это Римма. С некоторым злорадством.

Сигарета тугая, не тянется. Ломаю спички. Того не желая, слышу разговор.

— А может, и не всыпал, — говорит Нера. — Ты уж и возликовала. Ты что, не знаешь мальчишек? Им обязательно перед работой потрепаться надо. В поле — сорок два сулило метео. Там не поболтаешь особо.

— Добро бы — дело говорили, — отвечает Римма.

— Нельзя же круглые сутки о деле, — говорит Нера, она защищает меня, Римма это понимает.

— Ироническая речь современных молодых интеллигентов, богатая внутренним подтекстом? — язвит она.

Ишь ты, думает — уела. Почему обязательно — с подтекстом? Просто — разговариваем. Как и все. Не обязаны люди подряд изрекать афоризмы и выдавать содержательные мысли на каждом шагу.

— Хорошо, хорошо, — говорит Римма. — Мальчишки ушли, Дымент отправился в берлогу. Закроемся?

Нера не отвечает. Римма сейчас подойдет к двери, увидит меня. Убираюсь из тамбура.

Но, черт подери, открыто настежь окошко, и окончание разговора я все-таки слышу:

— Ух, как здорово. — Римма. Она стянула платье. — Поработаем теперь. А то жарища. Сил нету.

— Знаешь, — говорит Нера, — на твоем бы месте я подолы у платьев отпустила. Чего мальчишек дразнишь коленками?

Кстати, на ее, Неркином, месте я бы вообще ходил в платьях до пят.

— Что мне — жалко? Пусть смотрят.

Наверное, Римма стоит в трусиках и лифчике, оглядывает себя. Знает, что красивая девка.

Ухожу прочь. Последнее, что слышу:

— Дело хозяйское. По-моему, они прежде всего товарищи. Ты хоть окошко закрой газетой, не пляж ведь.

— А, — говорит Римма. — Чепуха. Увидят — не обидят. Будем сбивать планшеты, да?

Римма когда-нибудь доиграется, это уж точно.

Столовка — почти рядом с камералкой. У нас — автономная столовка. Раньше питались в общей, потом пришли к выводу: лучше завести артельное хозяйство, в поле приходится торчать подолгу, опаздывали к обеду, а то и к ужину. Перелыгин поворчал: сепаратизм развели! Но согласился под напором аргументов. Даже выделил досок на коммунальное строительство.

— Тетя Лида! — зову я.

Повариха выглядывает из святилища, видит меня и предстает пред очами руководства — седая и толстенная, в лыжных штанах, готовых лопнуть.

— Заказывается усиленый ужин, — говорю я. — Голубцы из джейранины. Джейранина под хреном. И всякое такое.

Протягиваю фиолетовую двадцатипятирублевку.

— На все покупать, что-ли? — осведомляется тетя Лида. — Три бутылки получится. И рупь сдачи.

— На все, — говорю я.

— Праздник, что ли? — интересуется тетя Лида.

— Праздник, — говорю я. — День рождения Хаммурапи.

— Это из конторы, что ли? — спрашивает тетя Лида, любопытство ее не знает пределов. — Не припомню. Из себя какой?

— Стриженый. С бородой, — объясняю я. — Из Вавилонии.

— А-а, — говорит тетя Лида удовлетворенно. — Вроде припоминаю обличье. Сам-то будет?

— Нет, — говорю я. — Помер он, тетя Лида.

— Господи, — тетя Лида крестится. — В свои-то именины?

— Он три тысячи семьсот лет назад помер, тетя Лида, — вношу ясность. — Хороший был старикан, помянем его душеньку.

— Несерьезный человек, — говорит тетя Лида сожалеючи.

— Правильно, — соглашаюсь я. — Несерьезный старикан: взял и помер, — я перекладываю критику на покойного властелина. — Лучок у нас найдется?

— Найдется, найдется, — ворчит тетя Лида и переспрашивает для верности, жалея больших денег: — Так на все покупать?

— На все, — подтверждаю приказание и ухожу. Хотел прибавить, чтобы одну бутылку тетя Лида принесла сейчас, но воздерживаюсь: лучше поразмышлять на свежую голову. Успею вечером.

Солнце осатанело, чувствую, как начинаю подтаивать. Надо было хлебнуть на кухне чаю с ледком. У нас ведь холодильник — наша гордость, забота и предмет всенародной зависти. Но возвращаться лень.

Дверь нараспашку: замки у нас не водятся, жуликов нет. Землянка врыта в откос. Рядом — антенна с перекладиной, похожая по ночам на крест ку-клукс-клана. В тамбуре валяются рваные сапоги, телогрейка с торчащими клочьями ваты, посудина из-под шампанского — раздобыл Темка, узнав, что будет прибавление семейства. Вот-вот будет у него прибавление семейства. М-да, веселая жизня.

Комнатуха невелика, но кажется просторной оттого, что пуста. Складной столик, два таких же стула, койка и стеллажик с книгами — что еще нужно человеку для нормального существования? Живем легко и просто: не приходится думать о ремонте, о том, кому натирать паркет, нет нужды елозить тряпкой по всяким лакированным сервантам, гладить зеркала тампоном, смоченным в нашатыре, шуровать пылесосом. У нас вся уборка — опорожнить консервную банку, заменяющую пепельницу. Да раз в две недели пройтись голичком по щелястому полу, согнать мусор в щель. Да отдать в стирку тете Лиде простыни. Вот и все бытовые заботы.