Валентин Солоухин - Соломенный кордон [Рассказы и повести]

Перепрыгнув через плетень, почувствовал под ногами хруст стеблей, запахло помятой ботвой помидоров. Осторожно перемещаясь в сторону, наткнулся на твердую тропинку, и по ней на ощупь вышел к высокому крыльцу.

Робость стала одолевать меня. Чтобы не раздумать, решительно толкнул дверь. Звякнула щеколда, и я очутился в прохладных сенцах. Следующая дверь — в избу приоткрыта, полоса света падала на широкие полки, под которыми стояла кадушка.

— Кто там? — спросила мать Надежды. — Заходите.

— Здравствуйте! — появился я на пороге.

Рядом с матерью стояла Надежда с ведерком в руках. Она на миг растерялась, покраснела, опустила голову.

— Здравствуйте! — мягко ответила мать. — Проходите. — Не видя растерянности дочери, она взяла у нее из рук ведерко и вышла.

— Проходи, — повторила Надежда, жестом руки приглашая в горницу и светлея лицом.

— Что это с тобой, такой подвиг совершил? — она улыбалась.

— Какой подвиг? — не понял я.

— Ну, вот пришел... мать и то опешила.

— Я на мать не смотрел, зайти решил... вот и зашел.

— Зря не смотрел на мать, она на тебя обижается. Говорит, если бы ты нужна ему была, он хотя бы со мной здоровался, а то как увидит, так глаза в землю. И мне за это взбучку устроила. У нас заведено: если появится даже незнакомый человек в селе, все ему при встрече «здравствуйте» говорят...

— Строгая она у тебя, — попытался я оправдаться, — стеснялся я ее. Мне участок травы выделили, косить надо, а я не умею, хочу вам его отдать. Скажи матери, пусть косит...

Я понимал, что несу ерунду, чувствовал, что обижаю Надежду, ведь пришел я к ней. Но она рассмеялась:

— Ты хотя матери такое не скажи, мы со своим участком едва управляемся. Виктор, наверно, надоумил?

Я не ответил на этот вопрос.

— Я сейчас покажу тебе свои тетради, посмотри, — она подошла к этажерке, завешенной расшитыми полотенцами, нашла толстую общую тетрадь, подала мне. — Сочинения мои по русской литературе...

Взяв тетрадь, я сел за стол, стал читать предложения, написанные ровным, круглым почерком.

Надежда села напротив и затаила дыхание. Я слышал, как вошла мать, как она переливала молоко из ведерка в кувшин, потом гремела посудой. Я не отрывался от тетрадей, добросовестно, даже придирчиво следил за изложением. За час с лишним все прочитал.

Мать сидела на лавке и теребила клеенчатый фартук, стол в прихожей уже был накрыт. Посреди множества тарелок возвышалась темная бутылка, круглый высокий каравай домашнего хлеба. Запах малосольных огурцов, укропа, тертого хрена аппетитно распространялся по избе. Я невольно сглотнул слюну.

— Грамотно пишешь, толково, — оценил я сочинения Надежды.

— Она и школу с медалью золотой...

— Мама! — нахмурилась Надежда, но мать уже вытаскивала из ящика желтого комода почетную грамоту и коробочек с медалью.

Посмотрев медаль, возвратил матери, она бережно положила на место. Надежда недовольно покосилась на мать, а та, думая, что я не вижу, подмигнула ей, счастливо улыбаясь: Мол, мы тоже не лыком шиты!»

Я попытался отказаться от застолья, последовала неловкая пауза, после которой стало ясно, что отказываться — значит не уважать хозяев.

Надежда подтолкнула меня к столу.

— Садись, не ломайся.

— Максим, можно мне вас так называть? — спросила мать.

— Можно.

— Матушку мою Феклой Артемьевной величают, — представила мать Надежда. — Наконец-то вы познакомились. — Она взяла бутылку, поставила передо мной граненый стакан. — Вишневая настойка изготовлена по «засекреченному» рецепту распивается по особо важным случаям...

— Уймись, — попросила мать.

Надежда поставила перед собой тоже стакан, матери рюмку, налила всем.

— За встречу и знакомство!

Мы выпили, после чего закуска почти вся была пододвинута ко мне:

— Ещь, Максим.

Я ел все, что ко мне пододвигали: холодец с хреном, тушеную картошку, соленые огурцы, нажимал и на блины со сметаной.

От выпитой настойки аппетит креп, шумело в голове.

Фекла Артемьевна расспрашивала о родителях, учебе, интересовалась, куда я дену заработанные деньги. Один раз в разговоре, обращаясь к ней, я ошибся и назвал ее Свеклой Артемьевной. Она вроде не заметила, но Надежда, прикрыв ладонью рот, смеялась.

Фекла Артемьевна мне понравилась, я с уважением смотрел на ее обветренные большие руки, широкие плечи, дивился, как она разговаривает, и мне хотелось спросить се, почему она запретила приходить Надежде в луга?

Поздно ночью я извинился за неожиданное появление, поблагодарил за гостеприимство. Надежда проводила меня до калитки, протянула руку: