Валентин Солоухин - Соломенный кордон [Рассказы и повести]

— Под стогом, что ль, курить собрался? — доставая курево, заметил Сверчок-старичок. — Вона куда пойдем. — Он махнул сухонькой рукой.

Они отошли от стога, закурили.

— Ты что, борова по весне продал? — спросил Сверчок-старичок.

— Продал, — ответил Семенов Андрей, — по весне еще продал...

— Сотни полторы взял?

— Кой черт полторы. Сотню с десяткой, и ту с трудом.

— А боров был порядочный?

— Что бык! Думал заколоть сам, да вот сын из армии явился, кое-что купил ему ды девке в город отдал.

— А ты в солдатах был, чтой-то я не припомню? — изменил разговор старик.

— Не пришлось по состоянию здоровья, если б был, в эту дыру не вернулся...

— Дыра-то она дыра, да только кто ее штопать будет!.. — осерчал Сверчок-старичок.

А под стогом разговаривала Фекла Артемьевна с незнакомой женщиной в ярком цветастом сарафане.

— ...Бригадир у вас — головастый мужик! — восхищалась Фекла Артемьевна.

— Ваш-то хуже, что ль? — в свою очередь поинтересовалась женщина в ярком сарафане.

— Да не плохой, были хуже еще. Этот пьет, но пьяным в овраг не падал и в речку на лошадях не заезжал...

Мы попили холодной воды, от которой слегка заломило зубы, и позвали Надежду купаться. Она согласно кивнула.

— Вихтор Мокеевич, вы куда? Обед готов, — забеспокоилась Чикиринда.

— Мы окунуться, — ответил Виктор.

— Надюх, покличь там всех. Вот рельс не привезли, и позвонить не во что... — сокрушалась Чикиринда.

— Я пойду выполнять просьбу бабушки, — сказала Надежда. — Не прыгайте с обрыва! — Она заспешила к речке.

— Хороший она человек, — похвалил Надежду Ведрин.

Я промолчал, потому что определение «хороший человек» было пустым звуком, для меня она была радостью, жизнью.

Из-под ног выпорхнули и закружили вокруг нас чибисы, тревожно и жалобно покрикивая. Виктор свернул немного от болотца, обошел заросли пахнущей мяты.

— Куда это ты? — поинтересовался я, видя, что идем в другую сторону от купающихся.

— Понимаешь, забыл плавки. Поплаваем в одиночестве.

«Лучше даже, что мы будем одни, — подумал я, — там из-за этого гама и шума помечтать некогда». А мечталось мне в это время легко. Я лежал на теплом песке, смотрел в бездонное летнее небо и представлял, как сегодня ночью мы с Надеждой останемся у костра вдвоем и я буду рассказывать ей о шумном большом городе, об институте. Окружать нас будет ночь, густой запах подсыхающего сена, резкий скрип коростелей.

— Во-он, видишь, летит спутник, или это метеорит?..

— Какой метеорит? — спросил меня Ведрин. — Ты что это?

Я понял, что заговорил вслух, и, не отрывая глаз от светло-синего неба, добавил:

— А ты днем разве не видишь метеоритов?

— Жарко тебе, Максим. Окунись, астроном, да пора обедать. Посмотри, твоя собака и та уже у кухни.

Справившись со своей делянкой, мы помогли Чикиринде и Фекле Артемьевне. Сено разделили на три части, две отдали, а один воз свезли к себе на сеновал.

Фекла Артемьевна стала относиться ко мне по-родственному. Однажды, встретившись на улице, остановила меня, достала из кармана кофточки конверт.

— Письмо сын прислал, привет тебе... я писала ему о тебе. Ты не обидишься? — вопросительно уставилась на меня светлыми, большими, как у Надежды, глазами.

— За что же обижаться. Спасибо, привет пишите от меня.

Если я подходил к избе и Фекла Артемьевна находилась во дворе, то всегда приветливо улыбалась мне:

— Заходи, Максим, заходи! Надюша, я сама все сделаю. Максим ждет.

Надежда стала ходить ко мне в поле, не таясь, и у нас только и было разговору об экзаменах в институте.

— Максим, если я поступлю в институт, ты на зимние каникулы приедешь в Знаменку?

Меня заедал суеверный страх:

— Зачем загадывать, поступай, у нас еще много времени, об этом успеем поговорить...

А поговорить как следует не успели. В конце июля Надежда уехала сдавать вступительные экзамены. В Знаменке стало пусто после ее отъезда, одиноко. Я с нетерпением ждал возвращения Савелия Фомича. За два месяца мне выплатили зарплату, вышло по триста рублей в месяц, Этих денег хватит мне, чтобы несколько месяцев я чувствовал себя обеспеченным студентом.

Иногда у меня появлялась мысль, что Надежда плохо сдаст экзамен и досрочно приедет. Часто я сидел на крыльце и ждал, что вот-вот в соседском дворе услышу знакомый голос:

— Максим, зайди к нам, Надежда вернулась.

В первых числах августа куда-то запропастился мой помощник Заливай. Он сбежал после обеда. Вечером я несколько раз ходил к избе Партизана, утром тоже заходил, но собака как сквозь землю провалилась.