Валентин Солоухин - Соломенный кордон [Рассказы и повести]

Уезжая домой, он не сдавал свои вещи в хранилище, а таскал «добро» за собой. «Добром» он называл стеганое ватное одеяло на красной сатиновой подкладке, с пестрым разноцветным лоскутным верхом, две пуховые подушки, деревянный сундучок с висячим замком и голосистую гармонь-ливенку.

На лекциях Саня сидел за первым столом и, приставив ладонь к уху, внимательно слушал. Стоило профессору произнести что-нибудь невнятно, как Саня тут же переспрашивал, сбивая некоторых профессоров с мысли и вызывая хохот аудитории.

— Товарищ студент, если вам что не ясно, зададите вопрос после лекции, — объясняли Сане правила поведения профессора.

— Но я «заюшенный», — настаивал на своем Смольников.

Не все знали значение слова «заюшенный», и нам приходилось объяснять, что Смольников недослышит. Весело было в такие минуты в аудитории. Тут вспоминались и пуховые подушки Смольникова, и гармоника-ливенка, сундучок с замочком. Саня не обижался на остроты и подковырки во время лекций, зато злился, если кто подковыривал его в компании или один на один. Учился он хорошо, почти все сессии сдавал «на отлично» да и на гармонике, несмотря на плохой слух, играл — заслушаешься.

Добродушие, отходчивость и доверчивость Смольникова защищали его от злых шуток и насмешек. Иногда Саня из деревни Селезенкино был душой студенческих компаний.

Вот бы Смольникова сюда, с ним не соскучишься... что, если бы наш Саня и Лилия из Счастливки вышли бы на сцену в селе Знаменка... — мечтал я и неожиданно посмотрел на часы. Был полдень. Стайками стали появляться сноровистые, неутомимые хозяйки, спустившись с холма, они рассыпались по лугу, отыскивая каждая свою корову.

Я заметил, что Чикиринда пришла вместе с матерью Надежды, та специально подогнала ко мне поближе Буренку, и я несколько раз ловил на себе ее изучающий взгляд.

Вспомнив о голавле, я отправился к речке, голавль ожил и, заметив меня, юрко зашмыгал на кукане, того и гляди сорвется. Долго не раздумывая, я резко выдернул его из воды и, завернув в узелок с бутылкой, молча отдал Чикиринде.

В тот же вечер Виктор сам заговорил о Надежде:

— Приходила ко мне мать Надежды. Расспрашивала о тебе, главный вопрос — не женат ли ты? Я сказал, что нет. После этого она малость успокоилась. Смотри, здесь ко всяким встречам относятся серьезно...

— Вить, а что у вас было с Надеждой?

Ведрин как будто ждал моего вопроса. Он посмотрел мне в глаза, пожал плечами:

— И тебя Чикиринда проинформировала?.. А что у нас могло быть, девушка она интересная, рвется в институт. Приходила по-соседски за книгами, за советами, как готовиться к вступительным экзаменам. Погоди, она еще и тебя замучает расспросами об институте... да, несколько раз ходили с ней на речку, в лес. Меня удивляло, как она чувствует природу, и я советовал ей поступать на биологический...

Виктор замолчал.

— И все? — спросил я.

— А что еще? У меня, Максим, есть невеста, и к тому же в сельских нюансах я быстро разобрался. Вот и вчера я ездил в город, разговаривал по телефону со своей дорогушей...

— Как-то она ведет себя странно, когда в разговоре упоминаю тебя, — продолжил я разговор о Надежде.

Виктор засмеялся:

— Ну, если так обстоит дело, придется объясниться до конца. Однажды на речке мы с ней попали под грозу. Гроза была сильная, с ослепительно-яркими взрывами, временами мне казалось, что рядом рвутся снаряды. Надюха упала на колени и с таким усердием стала молиться, что я хохотал до слез. С тех пор всякие отношения между нами прекратились... Смотри, Максим, мать их двоих вот с таких лет, — Виктор опустил руку ниже стола, — без отца подымала.

— Ведрин всегда остается Ведриным. Проведал бы меня на рабочем месте, приходи, пока луга цветут.

— Надо вырваться, — Виктор устало потер виски, повторил: — Вырваться, пока цветут луга.

Несколько раз в пойму приходили односельчане, осматривали травы, тот луг, на который я не пускал стадо. Осмотрев, шли дальше, на большой колхозный луг.

По законам, издавна существующим здесь, косить начинали колхозный луг, а после приступали к своим делянкам.

Чикиринда говорила, что и мне положена делянка.

— Пастуху завсегда выделяют сено. Савелия нетути, значит, тебе надел.

— Зачем он мне?

— Савелий продавал.

— Я же сказал, что не нужен,

— Не нужен, скот стопчет...

После того как Чикиринда рассказала матери Надежды, что видела нас вместе, Надежда ко мне больше не приходила. Виделись мы мельком или через забор, когда она была во дворе; или на улице в то время, когда я возвращался со стадом.