Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

Только Насипу Каримовну застал Маматай на старом месте, где она продолжала свое любимое дело классификатора. Да и она, как тут же стало известно Маматаю, задумала менять свое место. Прежде чем поделиться с Маматаем своими планами, Насипа Каримовна осторожно поверх очков осмотрелась вокруг — как бы кто не подслушал, а потом понизила голос до шепота:

— Кукарев уговаривает, мол, есть опыт работы в фабкоме… Самой мне не хочется уходить, ведь всю жизнь здесь, да и боязно: придут молодые, неопытные — им-то что?

— Пять лет нас учат, а вы не хотите верить в нас, бедолаг молодых, — пошутил Маматай.

— Ой, аллах, — неожиданно засмеялась Насипа Каримовна, — и тебя я, оказывается, задела.

А о Хакимбае Пулатове Маматаю сказали, что тот вот уже два года, как работает на новой отделочной фабрике начальником механических мастерских. Значит, попал наконец Хакимбай в свою стихию. И в самом деле, вся сложная техника отечественных машин и даже самые редкие зарубежные марки были сосредоточены на его участке.

Самого Пулатова Маматай встретил совсем случайно на улице. Хакимбай шагал рядом с пышноволосой Халидой Хусаиновой. Халида приветливо, как давнему другу, улыбнулась Маматаю, на щеках ее ярко горел румянец довольства и веселья.

— Пойдем ко мне! — почти закричал обрадованный Хакимбек, не отпуская Маматаевых рук. — К нам идем. Есть о чем поговорить. И жена тебе, как видишь, рада. Идем. Все новости выложу…

Маматай, конечно, пообещал зайти. Сейчас же он очень торопился к своему другу Мусабеку.

— Он в нашем цеху, — сообщил о Мусабеке Пулатов. — В токари мечтает податься. Вот я и забрал его к себе в механический.

— Дельно поступил, — похвалил Маматай. — А то мог бы удрать обратно в деревню, ведь половина его души всегда была там.

Маматай сегодня впервые переступил порог первого цеха. И с правой, и с левой стороны длинного зала стояли новые, последних марок машины, тянулось длинное суровье с такой быстротой, что движения было совсем не заметно. Пройдя через первую машину, пропитавшись химической жидкостью, отмывалось суровье от клея, и уже в следующей оно прополаскивалось в перекиси водорода, приобретало белый-пребелый цвет. Потом утюжка, окраска, нанесение рисунка — и материал готов, хоть тут же в магазин. От волокна до ткани — полкилометра пути.

Каипов торопливо шагал по длинному пролету, успевая все заметить на ходу. Машины были ему знакомы еще по ташкентской практике. Только люди, стоявшие у станов, были ему незнакомы. Они не обратили никакого внимания на молодого инженера.

В цехе по-прежнему царил мощный гул от работающих моторов и сильной вентиляции.

Чуть ли не в самом конце зала нашел он своего друга Мусабека, приземистого, с вздернутым носом, загорелого паренька, увлеченно склонившегося над станом. Маматай тихо подошел к нему и остановился. Сквозь неукротимый гул фрезерных станков трудно было расслышать шаги Маматая. Мусабек работал ловко и старательно, не отвлекаясь ни на минуту. Кусок металла в его руках, коснувшись «лезвия» станка, как мягкая древесина, отбрасывая маленькие спирали стружек, постепенно обретал форму. Натруженные большие руки Мусабека ловко держали деталь, то и дело легко переворачивая ее.

Маматай легко ладонью коснулся плеча друга. Тот сразу оглянулся, остановил станок, как всегда, широко улыбнулся и, смешно наморщив нос, обнял Маматая.

— Ты вот, друг, вернулся инженером. А я тоже не сидел сложа руки, как видишь. Моя цель — освоить в совершенстве фрезерный станок, — Мусабек задумался на мгновение. — Мое дело по душе мне, и, сам знаешь, оно — нужное…

— Ты молодчина, Мусабек.

Бригада Пармана прославилась на комбинате как одна из передовых, а его портрет давно уже красовался на доске Почета. С ним самим Маматай встретился на второй день своего приезда. Руки у него были в солидоле, и он вместо приветствия подтолкнул Маматая в бок локтем, мол, держись! И как ни в чем не бывало продолжал свою работу.

В цехе все кипело. Тысячи ткацких станков, жестко стуча, работали бесперебойно. Казалось, вот-вот сорвутся они с места и с гулом пронесутся куда-то вдаль, как экспрессы.

Бабюшай, Чинара и Анара, как и прежде, работали в бригаде Пармана. Но теперь они уже были не ученицами, а самостоятельными ткачихами. А Бабюшай — даже одной из первых многостаночниц.

Маматаю бросилось в глаза, что пухловатое, почти детское личико Бабюшай теперь вытянулось, щеки впали, отчего лицо стало благородно удлиненным, придав чертам зрелость и красоту. И фигура лишилась девичьей неопределенности. Стройная и гибкая Бабюшай — вот тебе и булка!