Георгий Березко - Присутствие необычайного

…Адвокат защелкнул замочки портфеля и приподнял этот дерматиновой мешок, взвешивая, не очень ли тяжел? Но уходить не спешил, хотя тоже устал и проголодался — с утра ничего не ел. Он очень уж досадовал на своего подзащитного — надо же было предстать перед судом таким закоренелым злодеем. Теперь не оставалось сомнений, что приговор будет вынесен по всей строгости. И адвокат обижался — не на суд, а на Хлебникова, будто тот подвел его, обманул.

— Простите, Борис Витальевич! — и впрямь чувствуя себя виноватым, проговорил Хлебников, перегнувшись через барьерчик.

— Что прощать? — буркнул адвокат. — У суда надо было просить.

— Позабыл я…

— Ах, вот как! Попросить о снисхождении позабыли?

Конвоиры терпеливо дожидались, делая вид, что не замечают этого общения адвоката с подсудимым, — милиционерам понравился подсудимый за послушание и вежливость. А Хлебников искренне, кажется, сожалел, что причинил своему защитнику огорчение.

— Про снисхождение совсем из головы выскочило. — Он смущенно улыбался.

— Да-а… — протянул адвокат и тоже улыбнулся. Полнолицый, в седых кудряшках, окаймлявших выпуклую лысину, шестидесятилетний человек, улыбаясь, он грустнел.

— Говорят, лучше поздно, чем никогда, — это про вас сказано.

Черт его знает, что за тип был этот Хлебников? Даже перед приговором, который, несомненно, должен оказаться самым суровым, этот убийца не выказывал большой озабоченности. Что же его действительно заботило? — спрашивал себя адвокат. И чем объяснялось его равнодушие к своей участи: мальчишеским ли легкомыслием или чем-то более опасным, нигилистическим отношением и к чужой, и к собственной жизни… Может быть, то был симптом некоего нравственного заболевания, встречающегося ныне у какой-то части молодежи? А с другой стороны — юноша вовсе не был лишен общественных интересов… Адвокат подумал с противоречивым неудовольствием о своих детях. Нет, нет, то были вполне благополучные молодые люди: его дочь удачно, по общему мнению, вышла замуж за начинающего, но с большим будущим дипломата — получила возможность бывать часто за границей, модно одеваться; сын окончил Энергетический институт и устроился, как и добивался, в Москве, в главке. Заподозрить их в нигилизме было невозможно, дети жили так, точно всему, еще со школьной скамьи, знали истинную цену. Порой и его, любящего отца, коробила их чрезмерная деловитость — у него в их годы были другие представления о жизненных ценностях: адвокатуру он выбрал по призванию, мечтал о защите невиновных, с наслаждением читал и перечитывал речи Кони. А ныне его дети относились к нему чуть ли не снисходительно, как к человеку, не преуспевшему в жизни. Собственно, так оно и было: к старости он не завоевал сколько-нибудь заметного положения — дела он чаще проигрывал, может быть, потому, что слишком часто брался за безнадежные дела, как в данном случае. Вероятно, дети его успеют в жизни больше — в том смысле, какой в их кругу вкладывался в понятие успеха. Честно говоря, они не всегда нравились ему, но он понимал их. А вот этого молодого человека — убийцу со сконфуженной улыбкой на глазастом лице, никуда не уйти было от его прозрачного взгляда — он так и не постиг. Хлебников мог походя раскроить человеку череп, а потом с увлечением разглагольствовать о «Городе Солнца». Это внушало даже боязнь, как все непонятное. В юноше чувствовалась какая-то своя вера, своя сила, странно сочетавшаяся с запоздалой наивностью, со способностью смущаться, горячиться по-ребячьи и краснеть так, что его веснушки растворялись в румянце. И адвокат подчинился в конце концов исходившей от его подзащитного скрытой силе. Мысленно он искал повода для кассации приговора; пока что такого повода он не находил.

— Ну, до свидания, Хлебников! — сказал он. — Я буду у вас, завтра же буду.

— Спасибо, — вновь поблагодарил Хлебников. — До свидания…

Адвокат двинулся к выходу, тут навстречу ему подошел Уланов, и они вместе пошли из зала.

…Девушка, секретарь суда, извлекла из своей клеенчатой, с блестящим латунным замочком сумки скомканный платочек и отерла пунцовое пухлое лицо. «Совсем запарилась, — сказала она себе, — ну и работенка! Уйду, не буду больше ишачить за их зарплату». И действительно, работенка была нелегкая: требовались и неослабное внимание, и быстрая ориентировка, не говоря уже о грамотности, чтобы точно, не упустив главного, запротоколировать заседание. Но, честно говоря, уходить отсюда на другую работу девушке не хотелось — тут она не скучала: ежедневно появлялись новые люди, самые разные, каждый со своей чрезвычайной историей — и потерпевшие, и обиженные, и обидчики, а порой и самые страшные злодеи, почище, чем в кино, — насильники, убийцы… И она чувствовала себя причастной в некотором роде к власти над их справедливой участью. Впрочем, среди них попадались и такие типы, что способны были даже внушить симпатию, — отчаянные натуры, смельчаки! Вот и сегодня вызвал у нее любопытство этот молоденький убийца Хлебников — такого ей еще не приходилось видеть. Хоть он и не походил на кинематографического героя — маленький, веснушчатый, он произвел на нее сильное впечатление: может, и форсил, но не ловчил, не вымаливал снисхождения. И даже грешные мысли зароились в ее голове, прикрытой синим беретиком, съехавшим в рабочей горячке на затылок.