Георгий Березко: Присутствие необычайного

Уланов чувствовал, что его уже забирает, беспокоит человеческая загадка, к которой он прикоснулся. Он докурил и пошел назад в зальце, к адвокату.

— Сашка правдивый слишком, до дурости даже, — проговорил парень, задолжавший Хлебникову десятку. — Сашку хоть на огне жги, хоть что — не соврет. Чудик он. — У юноши получилось «цудик». — А значит, если уж он сам сказал, что убил…

— Значит, что ничего не значит. Я Сашку, как себя, насквозь знаю, я… — Юноша стащил с головы ушанку и, сердясь и страдая, шмякнул ею себя по груди.

— Глупость это, что ты себя знаешь, — вторгся в их разговор кто-то посторонний. — Ничего ты не можешь про себя знать.

Ребята с неудовольствием обернулись — их, оказывается, слушали. Старик в длиннополой шубе с вытертым воротником, в бобровой и тоже обтерханной «боярке» строго смотрел на них из-под мохнатого козырька смоляных бровей; он был высок, худ и плечист.

— Может, сегодня еще… ты сам кого пристукнешь… — Старик жевал тлеющую папироску, и его черствая, хрипящая речь прерывалась. — Запросто, друг! Никто не знает до случая, чего в нем есть, какие фантазии.

— Вы что, папаша, что? — Парень с ушанкой даже отшатнулся. — Зачем же я стану?..

— А ты и сам не знаешь, зачем… Зверь — он, правильно, когда сытый, первый не нападет. Человек — тот как раз наоборот… У человека от сытости фантазии разыгрываются. Ты вот про себя что знаешь? Ты свою анкету знаешь: где родился, где учился, кто родители. А что за ней, за анкетой?..

— Послушаешь вас — человек хуже зверя, — сказал улыбающийся парень.

— А ты что думаешь? Человек опаснее. — Шаркая глубокими галошами, старик подошел ближе — шуба на нем раскрылась, и едко пахнуло лекарствами. — Детишки куклы свои потрошат — видал? — порют ихние животики, интересуются, что внутри, удовольствие получают. А подрастут, тоже — ножичком ли, топориком… Случается, и без какой причины, вроде тоже из интереса.

Поплевав на зашипевший окурок, он смял его коричневыми от табака, грубыми пальцами.

— Говоришь, ты Хлебникова этого, как себя, знаешь. А я вот нагляделся на людей, и я так скажу… — Непонятный старик утишил голос и наклонился к ребятам, обдавая их своим аптечным запахом. — Человек — существо неожиданное. Он при случае такое может выкинуть! Этот ваш Хлебников — он тоже…

— Что тоже? — резко спросил парень с ушанкой. — Вы, папаша, об чем понятия не имеете, — не говорите.

— А я имею, — сказал старик. — Я и таких повидал… Хлебников к себе безжалостный, а такие самые опасные. Из праведников он, а от них — упаси господь! Не помилуют.

И, почему-то оглянувшись, словно остерегаясь чего-то, он спросил:

— Ты про фанатиков слыхал?

— Ну, слыхал.

— Фанатик сам на казнь не пойдет, а кого лично осудит… — Старик надвигался, темный, большой, как гора, стало слышно его хрипящее дыхание, — того собственноручно. И глазом не моргнет. Понял? А ты говоришь, что знаешь его… Ты и себя толком не знаешь.

— Зато про вас я знаю точно. — Парень наконец озлился. — Вы отсюда прямиком в пивной бар.

— Угадал, дьяволенок! — Старик несколько оживился. — И тебя приглашаю… Я оригинальный случай расскажу. Месяц назад или поболе тоже слушалось дело. Не убийство, не грабеж — шантаж. И тоже случай с фантазией… А павильон тут недалеко, полторы остановки.

— Вот и топайте, папаша! — Парень отер ушанкой свое крупное, лобастое лицо; он вспотел от не покидавшего его волнения.

— Да тут близко, — сказал старик. — А вы все посмеетесь. Я вам и про себя целый роман могу, я ведь тоже молодой был, у меня тоже фантазия играла. Теперь я, конечно, свое отыграл… А факты я знаю исключительные.

Кажется, неприятный старик нуждался в общении — каком угодно. Но ребятам, слушавшим его, становилось все более тягостно — может быть, и не обманывал их этот злой прорицатель?.. И если до сих пор в их мире не случалось ничего загадочного, если их конфликты, с чужими ли парнями, с мастером ли, легко и просто объяснялись, то сейчас их словно бы обвевало холодом из другого, еще неизвестного им мира. И, может быть, вправду в том мире даже себе самому не следовало до конца верить?

— Неинтересны нам ваши факты, — сказал парень с неподвижной улыбкой.

— Я вам пиво поставлю, хлопцы! Чего вы? — Старик уже упрашивал их. — Может, и гражданочка с нами? Посидим культурно, за скатеркой…

Он тоже, как видно, страшился, но не сомнений, а одиночества.

— Ну, хватит, — сказала, как отдала приказ, девушка в беличьей шубке. — Наслушались…