Владимир Федосеенко - Вихри на перекрёстках

Володя открыл калитку и вошел во двор. Услышав голос хозяина, стоявшая под поветью кобыла заржала. Шагнув в избу, Бойкач спросил:

— Мама, ты не забыла напоить кобылу?

— Что ты, недавно сама ведро воды отнесла,— держа в руке ложку, ответила мать.— Как раз к обеду подоспел. Садись, сынок.

— Теща еще жива,— пошутил Володя, поставив в угол автомат.

— Тещи будут, был бы сам жив,—улыбнулась Ма­рия.

Володя поцеловал младшего брата, сидевшего за сто­лом рядом с сестренкой, и ответил, что ничего страшно­го нет, растет смена. Но мать не любила такие разгово­ры. Она надеялась получить письмо с фронта от мужа и хотела, чтобы и сын был жив. Да и какая мать не хочет этого...

— Говорят, что изменника, предавшего пленных в Слободе, кто-то убил. И будто этот предатель был му­жем Зины,— вполголоса сказала сыну Мария.

— Вот уж верно, что земля слухами полнится. Отку­да это стало известно?

— Приходили партизаны, они и рассказали.

Володя подумал, не сходить ли к Зине,— слухи, на­верное, дошли и до нее. Интересно, как она реагирует на них. Встав из-за стола, хлопец прошел в соседнюю ком­нату, посмотрелся в зеркало.

— Мама, а где дедушка?

— Отправился дубовые сучья собирать, у нас дров мало. Ты куда это?

— Пройдусь по деревне...

Но по его тону мать догадалась, куда направляется сын, и спросила:

— Если хлопцы поинтересуются, где ты, что им от­ветить?

— Скажи, что скоро вернусь.

Не без волнения вошел Бойкач в дом Зины. В первой комнате никого не было, и он постучал в дверь второй.

— Войдите,— послышался голос.

Сидя на кровати, Зина что-то шила. Увидев Володю, она быстро воткнула иголку в материю и спрятала ее под подушку.

— Ты?!

Володя поставил автомат возле двери, подошел к стулу и сел. С минуту оба молчали, наконец хлопец спро­сил:

— Что ты шьешь?

Зина глубоко вздохнула, опустила голову: не призна­ваться же, что шьет распашонку. По ее виду Володя понял, что случайный этот вопрос явился зацепкой не для обычного, а для серьезного разговора. Но с чего на­чать этот разговор, не знал.

— Зачем ты пришел? — не выдержала затянувшегося молчания Зина.

— Не понимаю тебя.

— Не нужно было заходить ко мне.

— Почему? Ты же была нашей партизанкой, моим другом.

— Все это было, но как во сне. Я тебя как-то видела с Валей и с тех пор не хочу выходить на улицу.

— А раньше выходила, считая, что меня убили?

— Да, было легче.

— Никогда не думал, что у тебя такой характер.

— Так почему я сама себя убила, а ты живешь?

— Ты тоже живешь. И даже, оказывается, была рада моей смерти.

— Смотря как понимать слово «рада». Я» например, рада, что убили Саблина. Даже если бы он не был измен­ником, все равно такому противному человеку нельзя жить на земле... А есть радость иная, равная самоубий­ству. Это когда человек ни о чем не думает, ничего не видит, а будто спит вечным сном. Я жалела тебя, за это тот гад даже избил меня. А теперь в душе переболело, и я хочу тебе всего хорошего, вот только уехал бы ты куда-нибудь далеко-далеко. Иначе мне стыдно жить.

— Потому что с Валей меня увидела?

— И поэтому.

— А мне Валя нравится.

Зина вскинула голову:

— Валя другой человек, она жестокая.

— Неправда. Она очень ласковая и добрая.

— К тебе — может быть. А я, глупая, всегда и ко всем была доброй. Характер такой, никого не хотела обидеть. Из-за него и себя погубила: до сих пор не могу понять, как получилось с Саблиным.

Зина разговорилась, ей стало легче. Но эта душев­ная легкость лишь временная: стоит остаться одной — и опять сожмется сердце, полезут в голову надоедливые мысли. Соседки и мать убеждали ее, что после рождения ребенка она станет другой, а какой — она представить себе не могла. Легче ожидать ребенка, когда рядом с тобой любимый человек, его отец... Но его нет и уже ни­когда не будет... Саблин? О, только не он!

И Зине вдруг захотелось подробнее узнать об отно­шении Володи к Вале.

— Если бы я не вышла замуж, а ты вернулся, у нас прежних отношений, наверное, все равно не было бы, а? — издалека начала она.

— Почему?

— В то время Валя уже находилась в отряде.

— Что из этого?

— Я еще до войны тебя к ней ревновала. Да и Саб­лин говорил, что поспешил жениться на мне.

— Не Саблин, а Копыцкий, такая его настоящая фа­милия. И его поведение не пример для хлопцев и муж­чин.

— Копыцкий?

— Да, и никакой он не политрук. Мерзавец, пройдисвет! Жил по чужим документам! И ты думала, что та­кой негодяй мог быть политруком?