Илья Константиновский - Первый арест. Возвращение в Бухарест

Из двери, на которой висел листок с надписью «Агитпроп», вышла плотная, краснощекая, черноволосая женщина и, мельком взглянув в лицо человеку, проходившему мимо в глубокой задумчивости, закричала на весь коридор:

— Боже мой, Старик!

— Я теперь помолодел, Мария. Не смей называть меня больше Стариком.

— Старик, Старик, — продолжала она, порывисто обнимая его и не слушая, что он говорит. — Ты сегодня приехал? Откуда? Где ты остановился? Боже мой, боже мой, даже глазам не верю…

— Товарищ Мария, член агитпропа Цека не должен упоминать всуе имени господа бога…

— Боже мой, ты шутишь, ты ни капельки не изменился. А мы думали, что ты в Вапнярке [99] При отступлении с Украины зимой 1944 года фашисты подожгли тюрьму в Вапнярке и убили содержавшихся в ней политзаключенных. и погиб там… Боже мой, боже мой… — Слезы заблестели у нее на глазах. — Значит, ты не был в Вапнярке? А где же ты был? Ах боже мой, почему я держу тебя в коридоре? Идем скорей к нам. Там Оливия, и Михай, и Анкуца. Идем скорей. Почему ты стоишь?

— Дай мне сначала заглянуть к товарищу Думитриу, Мария…

— Да, конечно. Иди к Думитриу — вторая дверь направо. А я побегу рассказать всем, что ты приехал. Боже мой, как они все обрадуются, когда я скажу, что вернулся — ладно, не буду называть тебя Стариком, — скажу, что приехал… — Она вдруг посмотрела на него расширенными от удивления глазами и замолчала.

«Боже мой, боже мой, она не знает, как меня зовут, — подумал он, глядя на ее сконфуженное лицо. — Славная, толстая Мария, ты ведь никогда не знала моего настоящего имени. Боже мой, я, кажется, тоже заплачу…»

Он не заплакал, он снова почувствовал боль, а она уже оправилась от смущения и вдруг вспомнила, что товарищ Думитриу уехал в город и вернется через час, не раньше. Она обняла его за плечи, от прикосновения ее толстой и теплой руки ему стало легче, и он забыл о своей боли.

В комнате, куда она его привела, было тесно от столов, стульев и блестящих конторок «фише». Все лица, которые его обступили, казались ему одним улыбающимся лицом, все руки, которые он пожимал, казались одной крепкой дружеской рукой. Когда Мария усадила его за стол и сунула в руки дымящуюся чашечку черного кофе, он стал наконец различать окруживших его товарищей. Все задавали ему вопросы, никто не ждал ответа, потому что каждый порывался что-то рассказать сам. Ему все время казалось, что все говорят об одном и том же, потому что каждый начинал с одной и той же фразы: «Помните, товарищи… Помните, как в тридцать третьем… Помните, как в тридцать четвертом… Помните, как зимой тридцать пятого?..» И каждый раз они вспоминали какой-нибудь провал, арест или тюрьму…

Когда минут через сорок Мария проводила его по коридору к товарищу Думитриу, тот уже сидел за своим столом и что-то писал. На нем был темный пиджак и полосатая рубашка без галстука. Лицо у него было простое, с прямым носом, темными задумчивыми глазами, и седина на висках, но волосы не поредели с возрастом. Он встал из-за стола, подошел к вновь прибывшему члену Цека с сердечной улыбкой и протянул ему свою руку, большую, сильную руку с темными, огрубевшими пальцами, как и подобает железнодорожнику.

— Здравствуйте, товарищ Думитриу, — сказал вновь прибывший, протягивая свою худую и чуть-чуть скрюченную руку человека, только недавно вышедшего из тюрьмы.

— Здравствуй, Леон, — сказал Думитриу. — Я жду тебя третий день. — Он пытливо посмотрел на вновь прибывшего и, видя, что тот спокойно улыбается, продолжал: — Я даже приготовил тебе рабочее место — посидишь первые дни здесь, со мной… — Он показал на второй стол. — Как только я закончу письмо, мы поговорим. А пока займись вот этим, — он извлек из кармана несколько листков, отпечатанных на ротаторе. — Стенограмма вчерашнего заседания бюро — она введет тебя в положение дел…

Так встретились два товарища, два революционера и члена Цека Коммунистической партии Румынии, в которой оба состояли со дня ее основания, братья по любви к одному и тому же делу, которому оба посвятили свою жизнь. В последний раз они встречались в тюрьме, а теперь впервые встретились в здании Цека, и оба спокойно уселись за свои столы, как будто ничего неожиданного не произошло. С каждым из них и с организацией, которая составляла смысл их жизни, произошли удивительные перемены, а они сидели спокойно и работали, они всегда встречались для работы, — так было в подполье, так случилось и теперь, в ночь накануне прихода Красной Армии.