Алексей Кулаковский - Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном

Бегайте, играйте, маленькие гуляевцы и брановцы! Вы имеете на это право!

Побежала на Гуляева Аленка, пошел следом за ней и Высоцкий. Аленка, должно быть, и жила на улице Брановца, а Леонид Александрович заходил на участок Виктора.

Уже больше месяца прошло с тех пор, как Высоцкий отвез в Минск Еву. Недавно был там снова, наведывался в больницу.

…Когда уезжал, за ворота вышла старенькая няня в белом халате и черных истоптанных башмаках.

— Мне Евочка рассказывала о вас, — почему-то оглядываясь на ворота, заговорила она. — Вижу, что вы переживаете, волнуетесь очень. Так я хотела вам сказать, чтоб не переживали. Поверьте — я тут пятнадцать годков, и каких только больных не видела!.. Ева поправится: я по характеру ее вижу. А тут главное — характер. Она ж у нас и певица, и танцорка, и газету рисует. А стихи как начнет рассказывать, так вся палата слушает.

— Здоровье как у нее?

— Здоровьем еще слабенькая, — призналась бабка. — Но это ничего.

…Виктор Брановец за это время построил большой дом, на его улице прибавилось много новоселов, а Ева все еще слабенькая. Там, в больнице, выходит газета, там люди слышат веселый девичий голос. Этому можно верить — Ева действительно такая, нигде не унывает, энергичная. А тут, на новостройке, уже давно нет стенной газеты. Давно не слышно Евиного голоса…

Аленка выбежала на улицу Гуляева и влилась в свою компанию. Защебетали, заспорили о чем-то девочки и помчались к молодому парку. Он невдалеке от улицы Гуляева. Тут были уже скамейки, спортивная площадка, несколько аттракционов для детей и даже фонтанчик.

Высоцкий сел на скамейку. Из переулка напротив вышел Понурин — видимо, наведывался в общежитие. После разговора в кабинете Высоцкого врач избегает с ним встреч. Хоть и не подчиненный, а все же стыдится глянуть в глаза человеку, сказавшему чистую правду.

И хорошо, что не остановился, а то неизвестно, о чем бы они теперь могли разговаривать. Больше всего Высоцкому хотелось побыть одному. Вот только дети пусть бегают, играют — они не помешают.

День был жарким вдвойне — от солнца и от работы. И не жаль было, что он проходит, не было такого чувства, что кончается не вовремя. Много сделано за этот день, и уже одолевали мысли об отдыхе: прошлую ночь почти не удалось отдохнуть. Под вечер пришел в кабинет главный инженер завода железобетонных изделий, потом пригласили Кожушко. Начали уточнять конструкцию клееных арок для складов под сильвинит и засиделись почти до рассвета. Когда Леонид приехал домой, мать уже топталась возле хаты, с посошком и лейкой в руках, опрыскивала мяту, которая вытянулась почти до самых окон.

…Напротив скамейки, где сидит Высоцкий, — фонтан. Это самое излюбленное место отдыха здешней детворы. Даже из окрестных деревень порой прибегают сюда малыши, чтоб посмотреть на стремительные, прозрачный струйки и подставить под них руку, а если можно, то и голову.

Вода тихо и мерно льется в цементированный бассейн. Если дети не очень кричат и смеются, то Высоцкому хорошо слышен шум фонтана. Этот шум успокаивает, навевает дрему.

Вокруг бассейна много зелени, и вся она хорошо растет, так как сюда падают капли воды. Разнообразная тут зелень — видно, самосев. Однако, приглядевшись, Высоцкий замечает, что среди сорняков есть и мята, и даже не полевая, а самая настоящая. Он встает, срывает стебелек и снова садится на прежнее место. И когда начинает нюхать, то перед глазами снова встает мать с посошком в руках. Представилось, что это она и тут посеяла мяту, только не успела еще прополоть.

— Чего так задумался? — вдруг донесся до него голос.

Леонид Александрович повернул голову и увидел, что к нему приближается Жемчужный.

— Не помешаю?

— Ты не помешаешь, — сказал Высоцкий и немного подвинулся на скамейке, освобождая место.

Жемчужный сел, потом поздоровался за руку. Был он уже сильно загоревший и, может, оттого выглядел свежо и молодо. В сравнении с ним Высоцкий казался бледным, особенно контрастными были их руки, когда они соприкоснулись. Мужчины были в теннисках, у обоих руки по локоть открыты, а у Жемчужного даже локти загорели, к Высоцкому же солнце будто и не прикасалось.

— Что, отсюда пешочком сегодня? — посмотрев на его запыленные туфли, спросил Вячеслав Юлианович.

— Свою отдал Струку, — пояснил Высоцкий. — На профилактике. А шофер «газика» взял отгул.

— Видно, и на ногах то самое, что тут? — Жемчужный показал на его ладонь в мозолях. — Потому и сидишь… А может, детьми залюбовался?