Анатолий Курчаткин - Звезда бегущая

Прищепкин после окончания журфака не работал в газете еще и года, но уже твердо стоял на ногах. Стоял уже вровень с лучшими перьями, теми, кто выслуживал это звание годами, выслуживал, так сказать, по сумме очков, прибавляя к накопленному капиталу по капельке, по капелюшке и бережно охраняя его от истаивания, пока тот не достигал своей критической положительной массы. Прищепкин вбил себя между ними, как клин в дерево, кому и не хотелось признавать его — все равно пришлось.

И никому он этим не был обязан, только себе. Работал, как зверь, во-первых. Потому что всегда ставил перед собой цель. И никогда не дозволял себе терять ее из виду — это во-вторых. Еще учился в университете — таскал в молодежку все, что писалось, не дожидался никаких практик, не уповал на дядю-случай; правили, переправляли, переделывали абзацами — сердце умывалось кровью, но ничего, терпел, еще похваливал: ай как заиграло, а я-то, дурак… Всех с потока распределили в районки и многотиражки, пахать землю носом, на него пришел вызов из молодежной. Было одно свободное место — ему и досталось. И после, когда пришел, сел на это самое место, скрипучий, с продавленным дерматиновым сиденьем стул за таким же скрипучим обшарканным локтями десятков прежних владельцев столом, — тоже сразу поставил цель. И продумал средство достижения ее. Выломиться из общего потока красочностью. Феерией красок. Полыхающей цветовой гаммой. Ослепить ими, шарахнуть так, чтобы искры из глаз, чтобы обалдели… Он знал за собой это умение: все сравнить, все уподобить, сблизить самое несхожее, только прежде никогда не использовал, остерегался, теперь час настал.

Писать так еще год-полтора — и стать завотделом. Это естественный процесс, и он произойдет. Сделавшись завотделом, писать поменьше, не размениваться на случайное, брать только самое выигрышное, броское, создающее репутацию основательного, взвешенного, серьезного журналиста, завести надлежащие связи в обкоме, и через три ли, четыре ли года кресло зам. главного наверняка, как дар божий, упадет в руки, само, без особых усилий. И тогда писать вообще раз в несколько месяцев, но солидно, крепко, каждый раз — как удар тяжеловеса, и, может быть, надо будет отказаться от этой игры цвета, на факт сделать упор, на событие, на ситуацию… Но это, впрочем, частности уже, тактические соображения, о них сейчас нечего и думать, голову себе засорять, написать об этих врачах — вот что сейчас главное, выигрышная тема, сам раскопал, никто прежде не додумывался, вот только идея, чем соединить все, на что насадить… Что-нибудь бы такое, чтобы глобально вышло, всечеловечески…

Мотор вдруг смолк, автобус тряхнуло еще раз, и он остановился. Лилия Глинская, оказывается, уже некоторое время не пела.

Все зашевелились, стали поднимать головы, зевать, потягиваться. Голос невидимого в темноте бригадира Александра Кодзева спросил с хрипотцой:

— Чего… что такое?

— Пожурчать, Санечка! — весело ответил ему голос Лилии Глинской. — Девушки на левую сторону, юноши на правую.

— Не командуй. Раскомандовалась. — Это, конечно, был голос стоматолога Юрия Дашниани. Он поднялся со своего места и, перешагивая через сваленные в проходе вещи, пошел к выходу, — У нас тут бригадир есть, он укажет. Может, мне на левую хочется?

— Пойдем вместе, — все так же весело сказала Лилия Глинская.

Прищепкин невольно восхитился: ну, женщина! Удержаться бы, не приударить за ней ненароком, пока тут с ними…

Он был холост, жениться еще не собирался, но в командировках у него было правило: никаких флиртов. Командировка есть командировка, это дело, в командировке нужно работать, а что тянет на флирт — так естественно, это от простой перемены местоположения тела во времени и пространстве, и нужно уметь одолевать себя.

Он сидел в самом конце автобуса и выбрался из него последним.

Ночь только начинала набирать силу, воздух еще не остыл и оставался сух. Темно шумел в вышине лес, под ногами ничего не было видно. Трещали вокруг оступающиеся шаги, раздавался какой-то шорох.

Прищепкин забыл, на какую сторону мужчинам. Он потоптался у двери и решил пойти назад, за автобус.

Здесь, судя по звуку, кто-то был.

— Место занято, — предупреждающе сказал Прищепкину из темноты мужской голос, и по тому, как сказал, он понял, что это шофер.

— За компанию, если не возражаете.

Шофер в ответ невидимо хохотнул, и Прищепкин почувствовал его совсем близко.

— Смотри, смотри, в небо смотри, над головой ровно, — заторопясь, заволновавшись, велел вдруг голос. Прищепкин, ничего не поняв, послушно взодрал голову, — ночь стояла безлунная, но полная звезд, светившихся так, как они светятся только в летнюю теплую пору: чистым, ясным мерцающим светом, без всякой колющей глаза остроты.