Анатолий Курчаткин: Звезда бегущая

— Вам, к сожалению, помочь ничем не смогу, — сожалеюще пожав плечами, тут же просветила корреспондента Лиля.

— Лилечка у нас в своем репертуаре, — также обращаясь к корреспонденту, сказал Дашниани.

Не утерпела Лиля, не утерпел и он.

— Галина Максимовна Костючева, невропатолог, — показал Кодзев.

Галя подняла голову от книги и слепо покивала, никого и ничего, наверное, не увидев. Кодзев представил Дашниани.

— А как зовут товарища корреспондента? — спросила Лиля.

Вид у нее был самый невинный.

— Владимир. Прищепкин.

Кодзев глянул на корреспондента и увидел, как уши у того, когда называл себя, стало медленно заливать красным. Вот так, знай наших, нечего особо важничать.

Кодзев поймал себя на этой мысли и понял, что появление корреспондента у них все-таки ему неприятно. И почему, собственно, так уж неприятно? Умотался, видимо. Видимо. Просто уж нервы торчком стоят.

— А о чем, Вова, писать будете? — все с тем же невинно-безмятежным видом спросила Лиля.

— Увидим. — Корреспондент уже справился со своим смущением, и в том, как ответил, вновь проглянуло выдержанное, некичливое такое достоинство. Быстро справился.

— Нет, ну а тем не менее, Вова? — от Лили было не так просто отделаться. — Ведь какая-то задача у вас есть? Ведь вы к нам с какой-то целью? Может, какими-то мыслями с вами поделиться? А может, какими-то не надо? Вы сориентируйте.

Галя над книгой прыснула. Зажала рот и выпрямилась.

— Ой, — сказала она Лиле, с трудом удерживаясь от смеха, — что о нас человек подумает, а?

— Нет, это законный вопрос, почему? — Корреспондент повернулся в ее сторону с явным все-таки облегчением. — Только я не могу пока конкретно ответить. Поеду вот с вами, посмотрю, как вы прием ведете… В самой уже форме медицинского обслуживания, которую представляет ваша бригада, интерес.

— Это не от хорошей жизни такая форма. Это оттого, что Сибирь-матушка. — Дашниани широко, просторно раскинул руки, показывая, какая она, Сибирь-матушка, ни края ей, ни конца. Была в нем эта грузинская потребность в жесте. — Леспромхоз один, а лесопункты друг от друга на пятьдесят-семьдесят километров отстоят. Ничего?! А дороги? По российскому счету — считай вдвое. Кто в поликлинику за сто километров из-за того, что зуб ноет, поедет? Ноет и ноет, переможется как-нибудь. Когда вырывать только останется, только тогда уж.

— Вот и интересно, что вы вроде как передвижная поликлиника. Такая необыкновенная форма. — Голос у корреспондента сделался сух и напряженно-бодр.

Надо, видно, было ему помочь. Добилась Лиля своего, загнали совместными усилиями в угол. Кодзев тронул корреспондента за руку.

— Но, как вы понимаете, мы четверо — это не все. Остальные сейчас в столовой. А мы вроде как дежурство здесь несем. Нельзя же оставить вещи без присмотра. Здесь у нас оборудование кабинетов, инструменты…

— Ну да, ну да. Понятно, — сказал корреспондент.

— Не все остальные в столовой, а за исключением Кошечки с Воробушком, — сказал Дашниани, похмыкивая.

— Не появлялись? — зачем-то спросил Кодзев, хотя и так ясно было, что не появлялись.

— А чего теперь волноваться, раз автобус вечером только? — Дашниани опять прожестикулировал. — До вечера-то уж вернутся.

— Слопает кошечка воробушка, — со слезой в голосе сказала Лиля.

Это она первая заметила: кошечка — воробушек. А Дашниани, поставив глагол, отлил уже в окончательную форму. Кошечкина сначала, еще в Москве, еще когда только собирались в дорогу, обхаживала Урванцева, да что обхаживала, просто соблазняла, никого не стесняясь, Урванцев ей и по возрасту подходил, так что ладно, если бы он. Но Урванцев, оказывается, после всяческих неудач молодости глядел теперь на свободных женщин только как на возможную или невозможную кандидатку в жены, Кошечка явно не отвечала его требованиям, и тогда она, поняв это, на глазах у всех окрутила Воробьева. Воробьев только год как закончил институт и сразу был взят в клинику, в ординатуру, Кодзев слышал про него — хирург божьей милостью, и был он еще как-то удивительно светел — добр, наивен, хотя в деле решителен, — да самый младший в бригаде, и потому все относились к нему с чувством, похожим на родительское; когда Кошечкина сцапала его, так у всех и заныло: неужели проглотит? А дело, похоже, шло к тому.

— Пойдем, Саша, доскажу тебе ту историю, — позвал Кодзева Дашниани.

Кодзев попытался припомнить, что за историю рассказывал ему Дашниани. А, про друга детства, летчика, как он изменял жене со стюардессой, жена устроили ему сцену, и он, наказывая ее, не притрагивался к ней целый год… Не хотелось дослушивать. Что уж такого интересного? И чего так жалко было отрываться от нее, когда окликнула Лиля? Нет, ничего интересного. Развеяться бы вот как-то. Пригладить нервы. А то ведь две почти недели еще. В кино, что ли, сходить? Все равно пять часов впереди верных.