Анатолий Курчаткин - Звезда бегущая

Жена молчала под его рукой, он чувствовал, как она собралась вся комком — боится.

Сволочь, проговорилось в нем. Падла.

И, как проговорилось, почувствовал вдруг в себе желание.

И то, что ненавидел ее и желал, наполнило его вязкой, тяжелой, черной горечью, — он застонал.

Жена вывернулась из-под его ослабевшей руки и спросила:

— Чего такое?

В голосе ее и в самом деле была забота.

Прохор не ответил ей.

— Про-онь!.. — сказала жена, обнимая его. — Про-онь!.. — И искала щекой его щеку, чтобы прижаться к ней.

Он опять не ответил ей. И молчал все время потом, ни слова не шло изнутри, и только когда уже снова лежал недвижно, та, не ушедшая из него горечь прорвалась наружу:

— Сама сняла, да? Сама?!

Но жена давно уже будто не замечала такие его вопросы, разве только начнет жать на нее, как пресс, не откликалась никак, а Прохор не стал добиваться от нее никакого ответа. Все же ночная папироса на крыльце, теплые облачка сонного дыхания сына оставались в нем, к ним прибавилась физическая мужская усталость, и все это вместе понемногу закатывало его в дремоту, запихивало в сон, и он потерял себя.

Утром, когда вышел из дому идти на смену, Прохора потянуло глянуть, как там, в дневном-то свете, выглядит затеянное дело. Копать с Витькой закончили вчера уже в сумерках — не увидеть хорошенько, что наворочали, да и наломались — что камень сделалась глина за лето, — не до того и было, чтобы смотреть, что наворочали.

Он вернулся в дом, прошел сенями во внутренний двор и через воротца вышел в огород. Земля, выбранная им с Витькой из ямы, ярко желтела среди августовской зелени, не потерявшей еще своего цвета, двумя крутобокими, порядочной высоты буграми. «Ничё-о», — как всегда при виде хорошо сработанного дела, довольно протянулось в Прохоре.

Он подошел поближе, взял валявшийся в траве мерный шест и ткнул им в яму. Сантиметров шестьдесят-семьдесят выбрали, еще, значит, тридцать-сорок. Метра будет достаточно вполне, глубже-то и не надо, на всякий случай. Метр в землю, метр над землей, электричество пустить воздушкой — не погреб выйдет, хоромы.

Новый погреб был у него в плане уже давно. Старый прежним хозяином оказался поставлен неудачнее некуда — мало что в конце огорода, ходи туда каждый раз, как в какое путешествие отправляйся, так еще и в низине, заливало каждую весну выше колен, и держалась вода до середины лета, а не ведреное лето, так и вообще не просыхало. Здесь же, под боком у дома, был взгорок да глина, так что толком и не росло ничего; еще только начинали тут жить — пробил шурф, поглядел, как стоит вода: низко стояла, самое то место для погреба. Но молодые еще были в ту пору, да вдвоем, как свободная минута, так то и знали только, что баловаться, — не собрался поставить. Потом, когда Витька родился, вообще не до погреба сделалось, будто обузились субботы-воскресенья, как меньше в них часов стало, успевай лишь поворачивайся в свободное время дыры латать. А дыры так и лезли одна на другую: то крыша потекла, то угол у дома осел, перекособочило его, то крыльцо гнило-гнило да сгнило. Витька подрос, стал пастись в детсаду, пошел в школу, год от году делаясь все самостоятельней, и времени опять будто прибыло, и тут-то уж снова вернулся мыслями к погребу, накатал бревна для сруба, ошкурил, начал уж и сам сруб ладить… А, как нож острый вспоминать, два почти года так все и провалялось, как осталось тогда. Два почти года не мог себя поднять ни на что.

Ворочаться в дом еще раз Прохор не стал, отложил дрын на воротах и вышел на улицу через них.

В проеме растворенного кухонного окна, увеличась ростом из-за подставленной, видимо, под ноги скамейки, стояла, тянулась вверх, заголившись ляжками, жена. Наверное, над окном у потолка спрял свою пряжу паук, и она сметала ее. Корова в стаде, в клуб не к спеху, и принялась уже за утренние домашние дела.

— Ворота там заложи, я открыл, — приостанавливаясь напротив окна, сказал Прохор.

Жена пригнула голову и глянула на него.

— А ты чё эт, — удивилась она. — Не ушел еще? Я уж думала — давно.

Оттого ли, что он был на улице, а она в доме, не рядом, в общем, или уж действительно так удивилась, звонко у нее это сказалось, руки она, пригнув голову, не опустила, и полные ее, сочные ноги по-прежнему сверкали из-под вздернувшегося подола немного не до того самого места, где уж и кончаются. Прохору подумалось: вот так, поди, и тогда гляделась, так же, поди, задралось у нее платье-то.

— Не ори. Чего орешь? — сказал он. — Пусть поспит Витька. В школу вот пойдет скоро, некогда будет дрыхнуть. Ворота, говорю, заложи, поняла?