Александр Эбаноидзе - ...Где отчий дом

— Здравия желаем, товарищ рядовой! — гаркнул парнишка в рас­стегнутой до ремня рубахе и тесных голубых штанах, и все в комнате загоготали.

— Этот горлопан обученный,— с добродушной ухмылкой объяс­нил Ушанги.— Никак не отойдет. Сдвиг по фазе. Ну-ка скажи, Гигла, где ты служил?

Парнишка набрал побольше воздуха и пискляво затараторил по- русски:

— Граждане пассажиры, наш поезд следует до станции Кубинка со всеми остановками...— Слушатели встречали его слова взрывом хохота.

Ушанги с довольным видом смотрел на меня.

— Чего это он? — полюбопытствовал намыленный старичок, си­дящий в кресле перед зеркалом.

— Мир велик, дядя,— снисходительно сказал кто-то из ребят.— Думал, поезда дальше туннеля не ходят?

— Твоя мать в куклы играла, когда я в Венгрии воевал! — заер­зал в кресле старик.

— Ты у нас самый опытный, Доментий, посоветуй, как парню быть? У него там девушка осталась.

— Где? — не понял я.

— Гигла, как это место называется?

— Станция Кубинка!—дурашливо пропищал Гигла.

— Скоро год как демобилизовался, а все забыть не может. Каж­дый день пьяный. Пропадает человек. Я ему говорю: возьми пример с Доментия Гачечиладзе, поезжай и привези.

— Да она замуж выскочила, сучка! — плаксиво растянул пар­нишка, и ребята опять рассмеялись.— Чего ржете, кретины!

Я присмотрелся к Гигле повнимательней: похоже, для потехи дружков дурака валяет.

Ушанги его по спине шлепнул.

— Ну и что — замуж! Хоть десять мужей сменила! Скажи, До­ментий!

Джондо через зеркало смотрит на меня.

— Какой я советчик, Ушанги?

— Ладно, ладно, скромняга! Свое дело туго знаешь!.. Гигла, ну- ка встань на минутку.— Парень нехотя поднялся.— Доментий, спроси у этого сосунка, сколько он за джинсы заплатил?

— Двести,— охотно сообщает Гигла и косится на дружков.

— Слыхал? А за сколько ночей ты в своей дежурке двести руб­лей высидишь?.. Поедем со мной на точку, одену тебя с ног до голо­вы... Слушай сюда. Промышленный город средних размеров, ларек на вокзальной площади, на ларьке вывеска — виноградные гроздья, рог и шашлык: «Пейте чистое, натуральное грузинское вино!»

— Представляю, что ты под этой вывеской продаешь,— хмык­нул парикмахер Джондо.

— Наше вино позоришь! — заерзал намыленный старик.

— Не имеет значения! Пьют — значит, нравится. Силой никому в пасть не вливаю. А в этом ларьке замурованный Ушанги Квателадзе. Раз в полчаса голову в окошко высовываю. Как черепаха. Зато туг­риков!.. Поедем, Доментий. Мне напарник нужен покладистый, чтоб не шакалил. Хочешь, с Никой поговорю...

— Не стоит. Мне и здесь хорошо.

— Что здесь? Что здесь?! — возмущается Ушанги.— Что ты здесь делаешь? Старую мельницу ремонтируешь? Кому она нужна, твоя мельница.. А какие там бабы, братцы!—плотоядно скалясь, он огля­дывает притихших парнишек.— Живете тут страдальцами!.. Смотри­те на этого разиню и запоминайте, каким не надо быть в наше время!.. Он, видите ли, потомственный виноградарь и винодел. Что же ты в монтерской будке торчишь? Твое умение никому не нужно!

— Ну чего ты привязался? — отмахиваюсь я.— Езжай на свою точку, я же не держу.

— Спасибо, Доментий! Не держишь... Ты мне людей портишь, плохой пример молодым подаешь.— Он вдруг захохотал и шлепнул меня по спине.— Только нынешняя молодежь словам не верит. Ны­нешняя молодежь на штаны смотрит. Доментий Гачечиладзе идет и светит задом, а у Ушанги Квателадзе задница фирмой обтянута, про­клепана, «молниями» прошита. Все! Вопрос снят. Правильно, ребята?

— Доментий у нас делом занимается,— неожиданно сказал сидя­щий перед зеркалом старик.— А ты...

— Ты, дядя, помалкивай,— прервал его Ушанги.— Есть дело и дело. Я с моим делом полстраны объездил. Официальная торго­вая точка. От завода, между прочим.

Джондо пофукал на старичка одеколоном. Тот встал, помолодев­ший, с побелевшими щеками и подбородком, расплатился истлевшим рублем и ушел, ворча что-то под нос. Ушанги скорчил ему вслед ро­жу. Мальчишки сдержанно засмеялись.

Мимо окна семенит нагруженный ослик. Седло поскрипывает от тяжести. За осликом, опираясь на палку, шагает угрюмый старик.

— Здравствуй, дядя Эзика! — кричит в окно Ушанги.— Пожалел бы осла, дядя Эзика! — Эзика не отвечает.— Вот последний земле­делец в нашей деревне!—тычет пальцем ему вслед Ушанги.— Но он старик, из него труха сыплется. Такому только и остается в вино­граднике колупаться. Видали когда-нибудь, как он в село возвраща­ется? Схватит осла за хвост, тот и тащит. Осел у него с зайца разме­ром, а сильней верблюда.