Виктор Козько - Колесом дорога

Матвей запарился, снуя от хаты к хате, от одного каменного до­ма к другому. Люди управлялись и без него, но он сам хотел помочь каждому, быть с каждым в этот день переезда старого Князьбора в новые дома, хотя не все и не всюду разделяли эту его радость. Были и хмурые, неласковые взгляды, были и злые слова. Пробудилась в мужиках в этот день извечная полешукская потаенность, многие, стоило показаться Матвею, будто немели и по-деревенски укрывали дерюжками и подстилками от его глаза уже вынесенный и уложен­ный в телеге скарб свой, словно собственную наготу прикрывали. Матвей понимал их и не обижался, окажись на их месте, так, на­верное, вел бы себя и он, нечего подсматривать за чужой жизнью, впервые эта жизнь выставлялась всем на обозрение. Неспокойно бы­ло на душе у мужиков, не выстрадан ими был их новый угол, новые квартиры, потому противились, до конца, быть может, и не верили: слишком уж легко все досталось. Но пройдет время, обживутся, и из новых квартир, это Матвей знал твердо, и колом не выгонишь. И тогда добрым словом помянут и его, что-что, а поселок он все же построил, единственное, наверное, что удалось и получилось так, как задумывалось. И Матвей не задерживался возле мужиков, старался быть больше с детьми. Дети, как всегда, радовались переменам куда больше своих родителей, хотя и в детях жила тревога.

— Почему дров не берем? — спрашивала у Матвея, щурилась, прижимала к груди кошку девчушка лет пяти-шести.

— Не надо дрова. Водой, паром дом греться будет.

— А вот и неправда, так не бывает,— довольная собой, уличала Матвея девчушка.

— Бывает.

— А вот и не бывает, а вот и не бывает.~Весело, ни разу не оглянувшись на покинутую хату, вместе с молодой женой въезжал в новую квартиру Андрей Выростак. Не на­прасно люди придумали: быть бычку на лычку, а коровке на верев­ке, обратали его все же Цуприки, женили на своей дочери, и веру свою, братьев-баптистов забыл, жену его теперь звали Верою. Свадь­бу им правили уже в норых домах. Но все обошлось тихо. Похмеля­лись скрытно, каждый в своей квартире.

Тихо-мирно переехали и Барздыки. Старики отдельно, молодые, Васька с Надькой, отдельно, повезли отцовскую избу в лесничество. И говорить об этом, может, и не стоило, если б не одно событие, предшествующее или сопровождающее этот их переезд.

Барздыки уже почти разобрали свой старый дом, он уместился на двух машинах с прицепом. Васька, налегая на лом, пытался рас­цепить два последних венца, но они будто цементом были скреплены, не поддавались.

— Да подсоби ж ты,— прохрипел он, выпрямляясь и поглядывая на отца, покуривающего в стороне.

— Дуракам не пособник,— ответил Барздыка,— ты ж у меня умный-разумный и грамотный сам.

— Что тебе еще надо? Хату жалко — квартиру за нее получил.

— Получил квартиру, а люди еще и гроши получили. Я што, толь­ко за спасибо повинен свою хату передавать?

— Не дядьке ж чужому, а сыну передаем,— подивилась Барздычиха.

— А ты не ляпай, не ляпай языком,— огрызнулся Барздыка,— своей выгоды не понимаете. Теперь всюду выгода.

— Дважды за хату хочешь получить,— Васька снова налег на лом. Отстраненно наблюдавшая до того за работой Надька бросилась помочь ему.

— Ты что,— испугался Васька,— тебе сейчас и ведро воды нель­зя поднимать.

— Конечно, нельзя,— горько усмехнулась Надька,— водопровод там мне в хату провели и газ поставили. Может, он и прав, батька твой? Куда мы лезем, куда бежим от людей? Снова в корчи, в боло­то, господи...

— Не выгод же ищем, Надя, иди садись, отдыхай.

— А чего мы шцем? Не хочу в лес, не хочу...

— Жонку слухать надо,— поддержал ее Барздыка.— Жанчыны больше жизнь ведають. Тольки што тебе говорить. Хоть за хату мою привезешь с Щуром соломы с поля. И картошку заберешь, уже вы­копана. Без поры выкопали, если не мать, так колхоз выкопал бы, Ровда забрал бы ее в колхоз.

— Не поеду я по ту картошку и солому...

— Як это не поедешь? Я жилы рвала. Я с Щуром договорилась насчет машины. Свое будуть забирать и наше вскинуть.

— Съезди, Васька,— это сказала уже в лад с Барздыками и Надька.

Васька яростно налег на лом.

— Спелись. Съезжу. Завтра съезжу. Стану злодеем завтра и я. А сегодня не говорите под руку,— и венцы распались, разъехались, лишившись связи, ничем не удерживаемые больше бревна покатились по земле, соря пересохшим мохом, скопившейся пылью. Из паза, вы­долбленного между последним венцом и фундаментом, выпорхнули, закружились по ветру пестрые бумажки, песком потекли медные и серебряные монеты.