Юрий Бедзик - Каждая минута жизни

Делегаты начали подходить к нему, каждый расписывался, выражая искреннее возмущение продемонстрированным полицией варварством. Француз оглядел присутствующих. Его взгляд остановился на пожилом человеке в сером костюме со скромной бабочкой на шее.

— Господин Рейч, вы еще не поставили подпись… Прошу вас, — вежливо сказал де Буассон. — Вот ручка.

Крылова хорошо помнит: Рейч сделал шаг назад и опустил голову. Вынув из верхнего кармана пиджака платок, начал усердно вытирать лоб.

— Я разделяю ваше возмущение, — выдавил он почти неслышно. — И душевно совершенно с вами. Это действительно безобразие!..

— Так прошу вас, — протянул ему ручку де Буассон.

— Но я… — Рейч неопределенно пожал плечами, — вы меня правильно поймите… Я не могу этого подписать…

— Вы же сами сказали, что возмущены бесчинством полиции.

— Разумеется, господин Буассон.

— И не хотите подписывать?

— Мсье, как вам объяснить?.. Я не сторонник политического шантажа. Я никогда не позволял себе вмешиваться во внутренние дела других стран. — Тут раздались недовольные возгласы. — Я просто врач, господа!.. Мы приехали сюда для решения гуманных проблем. И мы, поверьте, сделаем роковую ошибку, если встанем на сторону насилия. В любой его форме. Уверяю вас, мсье Буассон, — Рейч прижал к груди руку, — что французы сами, без нас, решат свои проблемы…

— Я вижу, вы вспомнили доктора Рейча? — прервал мысли Крыловой Рубанчук. — В Париже он показался мне довольно коммуникабельным. Не так ли?

Крылова медленно поднялась.

— Да, коммуникабельный тип, — сказала она с мрачноватой усмешкой.

— Уж и тип! Стоит ли так сразу, Мария Борисовна?

— Нет, нет, я не к тому… — как бы стряхнула с себя воспоминания Крылова. — Ну что же, если гости летят, будем готовиться к приему. — Она быстро вышла из кабинета.

Рубанчук смотрел на телеграмму и чувствовал, как к нему постепенно возвращается властная уверенность.

С Гербертом Рейчем он тоже познакомился на конференции в Париже, больше года назад, но это знакомство поначалу не оставило в памяти каких-то особенных следов. «Приезжайте, доктор, в наш институт». — «Обязательно, господин Рубанчук, привет малютинским лесам…» Рейч записал тогда адрес, вручил свою визитку и одарил Рубанчука одной из тех улыбок, которые каждый бывалый западный турист возит с собой вместе с чемоданом. Договоренность с доктором Рейчем была столь неопределенной, что Рубанчук совершенно выбросил ее из памяти. И улыбка тоже забылась. Улыбки на международных симпозиумах и конференциях раздаются так же щедро, как и визитки. Они ни к чему не обязывают, они не могут ни скомпрометировать, ни вызвать укоров совести.

Кстати, Рейч передавал тогда привет малютинским лесам. Малютинским… Во время войны он был там, в Малютине, в немецком военном госпитале. Знакомое название. Неподалеку, в Шаблове, погиб отец Рубанчука, командир партизанского отряда.

Об отце Рубанчук знал мало. Да и мать уже стала забываться. Была красивая, стройная, с гибким девичьим станом. Такой и осталась в памяти. Больше всего ему нравилась длинная, тяжелая коса, которую мать любила расчесывать. После войны, в Сиверцах, у бабушки, маленький Андрейка начал ходить в школу, возвращался через снежные сугробы, вбегал в сени и долго топал ногами, сбивая с валенок снег. И еще в сенях слышал, как мама тихо напевала, сидя за столом в тесной комнатушке с подслеповатыми окнами, с грубо тесанными лавками, стареньким посудным шкафчиком, изъеденным жучком, пела, расчесывая свои густые, темные волосы. Маленьким был, но знал: у мамы после пыток в гестапо отнялись ноги. Бабушка говорила: «Ироды, антихристы! Загубили твою мамку… И отца в яму бросили…» Ему от этих слов становилось страшно, и он отчетливо представлял, как фашисты заталкивают отца в яму, толкают все сильнее и сильнее, а он отбивается, кричит, не хочет… Позже, через много лет, Антон Иванович рассказал ему, как было на самом деле. Всех схваченных партизан, измученных пытками, жандармы привезли в лес, сбросили в старый глиняный карьер, прошили очередями из автоматов, забросали наспех землей и уехали прочь. Только через три дня один паренек из Загурниц смог выбраться из этой ямы и приполз к своей молодице, что жила у самого леса. Она его и прятала до прихода наших.

Маму фашисты в тот лес не повезли. Специально оставили дома, в надежде выследить через нее партизанских связных. Потому и осталась живой. Только на ногах уже стоять не могла. Отнялись…