Сергей Сартаков - Ледяной клад. Журавли улетают на юг

— Я тоже с вами! — и очутилась рядом с отцом.

— Сядь, не переверни лодку, — строго сказал ей Евсей Маркелыч.

Варя посмотрела вниз. Скамеечки не было, а по дну лодки переливалась мутная вода.

— В лужу, что ли, садиться? Не упаду и так, — и засмеялась.

Евсей Маркелыч промолчал, но видно было, что на Варю он рассердился.

— Пойду в контору, — сказал лоцман, когда лодка уткнулась носом в берег и галька заскрипела под нею. — Не хочешь со мной? — кинул он Александру. Петра Федоровича послушать, чего у него там.

Таща на буксире небольшую баржу, катер наискось пересекал реку, приближался к плоту.

Евсей Маркелыч погрозил кулаком: вот, мол, вам, знайте наших!

— Ну, а ты к тетке Елене? — Евсей Маркелыч остановился на косогоре перевести дыхание.

— Ага! — Варя кивнула головой.

— Скажи, чтобы баньку истопила, — приду. Все одно ночь ночевать, чего ж не попариться!

Внизу мягко шелестела Ангара, набегая отлогими волнами на каменистые отмели. Тени теперь лежали уже на всей реке, и плот на ее середине казался очень далеким и очень маленьким. Выстроившись в ряд, как моряки на палубе броненосца, стояли на кромке плота девчата.

На берегу, в кузнице, с тонким звоном падали на наковальню молотки там клепали, ремонтировали металлический такелаж. За кузницей жужжало колесо — это перевивали веревочную снасть. Толстые черные канаты, как рельсы, лежали на земле.

Тропинка разделилась на две. Варя свернула на левую. Александр пошел было с Евсеем Маркелычем.

— А вы бы меня проводили, — сказала Варя.

— Пожалуйста! — с готовностью откликнулся Александр.

Высокие бурьяны — полынь и лебеда — плотной стеной стояли по сторонам тропинки, идти рядом было тесно и неловко. Александр взял девушку под руку. Варя шла, свободной рукой обламывая на ходу макушки горько пахнущей полыни.

— Вот вы, значит, и домой приехали, — вдруг сказала она.

— Не совсем еще.

— Это считать нечего.

— Если это считать нечего, так и вы тоже скоро дома будете.

Варя высвободила руку и пошла вперед. Александр успел заметить, как напряженно у нее сдвинулись брови, совсем по-отцовски.

— Буду, конечно…

Верхушки полыни дождем летели на тропинку. Варя обрывала их и бросала обеими руками.

— Счастливо вам на новом месте работать! — отрывисто сказала она, даже не оглядываясь на Александра.

— Спасибо, Варенька… Эх, если бы вы знали, как мне сейчас домой хочется! Ничего другого на свете не надо — только бы домой!..

Тропинка круто спускалась в небольшой овраг. Здесь уже стлались густые предосенние сумерки, холодом и сыростью тянуло от бурьянов. Варя остановилась и, резко повернувшись, глянула прямо в лицо Александру:

— Ничего не надо?

— Ничего! — улыбаясь, сказал Александр.

Варя протянула ему руку:

— Мне тут уже недалечко, дойду одна. До свиданья!

— Варя, я провожу…

— Нет, не надо! — Варя быстро пошла по тропинке.

— Варя, подождите!..

— Вы ведь домой торопитесь, вам некогда, — не оглядываясь, кинула она. — Мне тоже некогда!

И, оставив ошеломленного Александра одного, на ходу слегка поводя плечами, Варя поднялась на противоположный скат оврага и скрылась за густыми бурьянами.

Евсей Маркелыч прирос к скамье. Все было сказано. И все было ясно. Давно следовало встать и уйти. Но он сидел, тискал в жестких ладонях фуражку, глядел в распахнутые створки окон, где лежали поздние, переходящие в чернь ночи сумерки, и не мог решиться встать. Встать — это значило согласиться. Встать — это значило принять все на свои плечи. И он сидел и молчал, чего-то еще выжидая.

Это — и именно так — понимали и Петр Федорович, впотьмах жадно куривший папиросу за папиросой, и парторг леспромхоза Иван Антонович Глущенко, и Трифон Васильевич, начальник рейда. Они много уже говорили, и теперь, если замолчал Евсей Маркелыч, следовало и им помолчать. Дождаться, когда он встанет и тем самым скажет: да.

Фиолетовое небо быстро темнело, как темнеет промокательная бумага, положенная на разлитые по столу чернила. Вызывающе четко где-то за спиной Евсея Маркелыча отщелкивал доли минут маятник ходиков.

— Значит, плыть? — наконец сказал Евсей Маркелыч.

Ему никто не ответил. Много раз повторялось, что надо плыть. Зачем же еще говорить!

Петр Федорович встал:

— Ты подумай еще. Мне хочется, чтобы ты сам понял.

— Пошел я! — глухо сказал Евсей Маркелыч. — А слово мое: что ж, согласен, коли так дело сложилось…