Сергей Сартаков - Ледяной клад. Журавли улетают на юг

Полоща руки в прозрачной и студеной воде, Александр прислушивался к перестуку цепей, волочащихся по дну реки. Иногда цепи задевали за камни, натягивались, дергали плот, и он чуть заметно вздрагивал. Плот теперь — на самой середине реки — казался особенно большим и тяжелым. Не просто подвинуть его в ту или другую сторону. Но девушки, стоявшие на вахте, об этом словно и не думали. Понадобится — и подвинут. Силен человек…

Вот и сейчас Ирина Даниловна спокойно повернулась лицом к корме, сложила рупором ладони, совсем как Евсей Маркелыч, и, подражая его интонации, протяжно крикнула:

— Эй, вах-та! Ле-вы-е ре-и под-бе-ри!..

И высокие шесты, которыми отводят реи, послушно наклонились.

Умывшись, Александр пошел в шалашку.

— Не скучаете у нас на плоту? — окликнула его Ирина Даниловна.

Александр остановился:

— Почему же я стану скучать?

— Да все-таки медленно время идет. Надоедает.

— А я за работу возьмусь.

— Зачем? Какая вам надобность? Едете с нами попутно…

— Что же я, барин, что ли, какой? — возразил Александр. — Мне работа никогда не надоедает. Сегодня обязательно в ночную вахту на реи пойду.

— Вам бы тогда лучше за лоцмана, — не то шутя, не то серьезно сказала Ирина Даниловна и поманила рукой: — Чего же под дождем мокнете? Идите сюда. Здесь все-таки суше.

— А что за необходимость вам, Ирина Даниловна, стоять сейчас на вахте? — спросил ее Александр. — Плесо впереди прямое, чистое, открытое, все видно. И девушки на реях зря мокнут. Я бы велел всем пойти в шалашку.

— А так и делают, — и чуть насмешливо шевельнулись брови у Ирины Даниловны, — все так делают. Это только у Евсея Маркелыча обычай такой вахту держать беспрерывную. А я ведь у него помощницей. Не у других, а у него, — с достоинством повторила она.

— Но если можно не стоять — зачем же себя зря мучить?

— Почему это — мучить? — возразила Ирина Даниловна. — Работа как работа.

— Но ее можно бы и не делать!

— Мало ли что. Зато у Евсея Маркелыча за всю жизнь еще ни одной аварии не было. А черт — ведь он всегда подкрадывается, когда люди спят, — и смешливо скосила глаза на Александра.

Плот плыл самой серединой реки. Впереди, на желтом взъеме скалистого берега, сквозь дождевую муть проступали контуры каких-то построек.

— Видите? — спросила Ирина Даниловна, протягивая руку в направлении далекого поселка. — Оттуда идет дорога на прииски. Скверная была дорога, а вот за эти два года хорошую шоссейную построили. Подплывем ближе — увидите, какая она красивая, будто золотая полоса в тайге лежит.

— Если я не забыл, — сказал Александр, — так это Комарово?

— Правильно.

— А вы бывали на приисках, Ирина Даниловна?

— Не только бывала — я ведь и родилась на приисках.

— Вот как!

— Да. Мой отец старателем был. Только не таким, как прежде про них рассказывали, — шелков под ноги себе не стлал, разгульства не любил.

— Трудно, наверно, было ему, если он от таких гуляк отделялся?

— Не знаю. Пожалуй, нет. Это ведь от человека все. К нему так люди с уважением относились. А что пили да буйствовали многие, в три дня спускали за год заработанное, покупали шелка да в грязь под ноги стлали, это не от худой души — просто не знали, чем и как можно свою жизнь украсить. Каждому красивого хочется, а где его было найти? Ну, пили — и думали, что краше такой пьяной жизни и нет: хоть на час дать себе полную волю…

— А чем же ваш папаша жизнь свою скрашивал?

— Ну! Он мастер был, большой искусник. Из золота мог делать все, что хотите. И колечки, и сережки, цепочки делал, и стаканчики узорчатые. Бывало, всю зиму над одной цепочкой сидит, а потом принесет в контору и сдаст за россыпное.

— Да как это можно! — воскликнул Александр. — Разве ему труда своего не было жаль?

— Почему же не жаль! Жаль, конечно. Со слезами всегда отдавал. Снесет в контору, вернется, а потом лежит дня два черный, как чугунный, горе переживает. Все хотелось ему куда-нибудь в музей свою работу послать, чтобы люди на нее любовались, чтобы русским мастерством все гордились. Просил, молил хозяина — тот не соглашался. Себе все оставлял. А отцу, в насмешку, один раз медный подсвечник прислал — в благодарность за работу.

— И ваш отец по-прежнему сдавал ему золотые изделия? — воскликнул Александр.

— Куда же денешься! Не сдавать было нельзя. И жить на что-то надо, да и за утайку хозяин в тюрьму упрятал бы. Прииска-то ведь были хозяйские.

— Изделия сдавал, как золотой песок! — все еще не доверяя тому, что он услышал, повторил Александр.