Георгий Шилин - Камо

– Вы будете повешены, – раздельно и свирепо произнес офицер.

– Ну и вешай, палач… Всех не перевешаешь, – крикнула девушка, вырываясь из рук солдат.

– Федорченко, – сказал офицер, – вот этих четырех ты можешь повесить в первую очередь… а тех отпусти.

– Слушаю-с, – взял под козырек толстомордый солдат и ухмыляясь посмотрел на осужденных.

Белогвардейцы весьма пристально наблюдали за поведением осужденных.

– Ну что ж, не передумали? – обратился к ним офицер. – Отказываетесь разговаривать?

Он похлопал плеткой по своему сапогу.

– Даю вам еще одну минуту на размышление. Сколько войск расположено в этом районе? Как называются части? Скажете – помилую.

Но эти четверо оставались непоколебимыми. Сколько ни допрашивал офицер, он не мог добиться от них ни единого слова. И вдруг произошло то, чего никто не ожидал: офицер громко расхохотался. Он не мог владеть собой – смех душил его так, что весь он корчился. Смеялся офицер, хохотали солдаты.

«Федорченко» полез на дерево и принялся снимать петли. Комсомольцы смотрели на все это и тупо озирались – они не могли понять, что же произошло.

– Дурни, – буркнул «Федорченко», выходя на середину, – дураки, а еще туда же, комсомольцы… Не через фронт переходить вам, а под материнской юбкой сидеть… Э-эх, вы, кутя-я-я-та! Он сплюнул и отошел прочь.

Офицер встал. Он перестал смеяться.

– Нет, вот эти четверо – молодцы, – сказал он, указывая на тех, что отказались с ним разговаривать. – А эти семеро – навоз…

И тут же он принялся сдирать с себя нос, парик, погоны… Это был Камо.

Долго мучившие его сомнения относительно стойкости комсомольцев сегодня разрешились. Теперь он безошибочно может сделать выбор. Теперь он знает, с кем можно отправляться к белым. Вот эти четверо стоят тысячи таких, как те семь, что сдрейфили перед «петлями»…

Он собирался отправляться к белым через неделю после эпизода в лесу.

Проект был близок к осуществлению. Но в это самое время белые армии покатились от Орла на юг. Надобность в осуществлении проекта миновала.

Теперь надо было думать уже совсем о другом.

Тифлис… Он такой же, каким помнит его Камо: всегда солнечный и зеленый.

Вот наконец и она – мирная, спокойная жизнь, во имя которой отдал он все, что только мог отдать. Покой… Неужели Камо принадлежит теперь самому себе?

Кабинет, телефоны… «подчиненные»… секретарь, акты, протоколы… Да, он – начальник учреждения… Странно… Никогда он не думал об этом… Ему мучительно трудно сидеть на этом кресле, в которое посадила его партия, слушать доклады, делать то, что делают в своих учреждениях тысячи партийцев… Что ж, надо… Это – будни революции… С каким наслаждением он бросился бы сейчас в прежнюю тревожную, столь родную и понятную ему обстановку, оставшуюся там, далеко в прошлом!

– Ничего, ничего, брат… привыкнешь… надо привыкать изучать экономику, надо научиться быть искусным руководителем советского учреждения, – говорил ему Котэ. – Хватит, боевая работа кончилась. Теперь наступила очередь управлять громадной машиной. Это – сложнее и труднее, чем экспроприировать денежные транспорты и симулировать четыре года сумасшествие… Да, брат. Знаю, ты не умеешь быть чиновником… Вон, ты со служащими держишься так, будто ты у всех у них детей крестил.

Так говорил Котэ, изредка навещая старого своего друга. Они подолгу засиживались, много говорили о революции, вспоминали прошлое. Как-то раз Котэ остановил свой взгляд на волосах Камо. Он как будто заметил их в первый раз:

– Э-э… да ты совсем старик!.. Не ожидал. Седин-то сколько!

Камо улыбнулся и согласился:

– Старик.

– А ведь как будто вчера был тот день, когда ты пришел к нам впервые. Щупленький, черный, с глазами, как у мыши. Ты угрюмо, исподлобья смотрел на нас, и я тогда усомнился, что из тебя выйдет хороший революционер… Помнишь, как ты взял какое-то поручение и спросил: «Камо отнести это?» Ты тогда плохо владел русским языком. Даже слово «кому» ты не мог произнести правильно… «Эх, ты, Камо, Камо», – помнишь, как окрестил тебя с тех пор Тоба?

– Воды утекло много, – улыбнулся Камо.

Однажды Котэ зашел к Камо и удивился: тот сидел, заваленный книгами.

Котэ тихо подошел к нему и взглянул через плечо. Перед Камо лежала тетрадь с чертежами.

– Что, начинаем учиться? – улыбнулся Котэ, – одолеваем географию?

– Учусь, брат, учусь, – буркнул Камо. – За дал мне вчера учитель теорему о равнобедренных треугольниках, объяснял, но я ничего не понял, а спросить стыдно. Может быть, ты знаешь доказательство? Покажи.