Леонид Леонов - Вор [издание 1936г.]

— Режь, режь его… и сапогом наступи! — орало существо в фуфайке.

— Четвертый час мытарят лежачего! — сообщил Митьке человек в волчьей шапке, стоявший у края пруда. — Предписание имеют: любого зверя, но не до смерти. И выбрали-то самого смирного, черти клетчатые…

Митька прошел мимо, наугад завернул за угол и очутился в помещении, где за многими вертикальными прутьями темнели недвижные силуэты зверей. Полумрак пахнул острым, звериным теплом. Звери как бы спали и в потемках казались одинаковыми; но один из них все ходил, тоскуя по своей знойной родине и самый воздух насыщая безвыходной своей тоской.

В угловой, направо, клетке лежал медведь; крупная его голова, положенная на лапу, покоилась тотчас за вертикальным железом. Митька подошел. Кто-то вошел сзади, — он не обратил внимания. В темном глазу зверя читалась снисходительность, даже прощение людям их извечной склонности к лишению свободы слабейшего. (Так уж устроен звериный глаз, что каждый читает в нем то, чем болен сам.)

— Лежишь и не кричишь! — сказал Митька вполголоса. — Да, смирись, железа твои крепки. (А может, в неволе рожденный, насмехаешься над вольной звериною свободой?) Так лежал ты до меня, так будешь лежать и после. А в лесу все снегом усыпано… тишина! Небось, отвык от леса… а любишь попрежнему и хочешь туда? Эх, зверь, необдуманное мясо!.. — Неизвестно, дразнил ли он бурого, искал ли общения с ним. Но, когда он просунул руку в клетку, тому вошло в голову лишь обнюхать протянутую руку человека (— а Митьке из-за влажного медвежьего дыханья показалось, будто и облизал).

— Вот цапнет тебя за руку, и будешь знать необдуманное мясо, — раздался голос за его спиной.

На скамеечке позади Митьки сидел человек, и в сумерках слабо лоснились его сапоги.

— Меня не цапнет, — уверенно сказал Митька, перебарывая минутное бешенство. Он подошел и узнал в человеке Аташеза, друга давних лет. — Ну, потеснись тогда. Что, ловить меня пришел?

— Да нет, просто так… поговорить с тобой захотелось! — усмехнулся тот, тоже, повидимому, тешась этой разновидностью рукопашной схватки. — У тебя, кажется, сестра умерла? Жалко, небось…

— Об этом помолчим. Что ж, Донька, что ли, тебе показал на меня? — в упор спросил он, но не рассмотрел выражения аташезова лица.

— Я сам тобой заинтересовался, Дмитрий. С того раза заинтересовался… Думаешь, я не понял тогда? Нам, Дмитрий, хороший, свой человек дороже денег. Понятно тебе?

— Не совсем. — сознался Митька, — но мне интересно… вали дальше!

— Послушай, Дмитрий, нельзя же так!

— Будешь учить — встану и уйду.

— А, может, я стрелять тогда буду?

— Стрелять и я умею. Что тебе нужно от меня?

— Ты зачем к доктору ходил?

— Это не доктор, а психиатр, — с непонятной важностью произнес Митька. — Ходил: нужно было. А ты из-за деревца караулил?

— Да… а потом в вертушку перешел. — В голосе Аташеза звучало большое дружеское чувство, но когда уже обвиняет дружба. — Я все про тебя знаю. В человеке нужно только главный гвоздик понять, и все тогда ясно станет.

— Неверно говоришь, — вставил Митька строго.

— Так ведь угадал же, что ты сюда придешь! Чудак ты, Дмитрий!

— Совпадение… или просто выследил. Человек может машину сделать, и она будет конфеты варить, но чтоб одну ягоду смастерить, как она есть, не хватит и сорока веков. Разумом нельзя человека постичь.

— Ну, хорошо, — согласился тот. — А сознайся, что из зверинца ты пойдешь Заварихина искать, — ну!

— А теперь не пойду, — чуть смутился Митька, полувставая. — Мне неловко с тобой сидеть. Ты — персона: у тебя телефоны на столе, а я — вор; мне совестно сидеть с тобой, понимаешь? Ты знаешь меня достаточно.

— Видишь, Дмитрий, я не задержу тебя. — Он положил ему на колено руку, дружескую и тяжелую железным весом. — Ты порядком нашалил. Я много говорил с Фирсовым о тебе, спорил: он говорит, что тебе нет выхода.

— А ты и до Фирсова донюхался?.. У тебя нюх, Аташез!

— Я тебя могу поймать в любое время… но могу и не поймать тебя. Словом, угодно тебе или нет в двадцать четыре часа уехать из Москвы… в глушь, ну?

— Аташез, а ведь ты приятный человек! Усов твоих только жалко мне.

— Ничего я и без усов… Так вот, как друг, запрещаю тебе больше блудить. При следующей встрече плохое выйдет дело. Застрелю тебя, Дмитрий. Самые большие враги выходят из друзей!

— Не хочется мне в глушь ехать, Аташез: не поеду. А насчет стрельбы… может, сейчас начнешь?.. Курить мне хочется. Ты попрежнему не куришь?