Сергей Юрьенен: Платформа Токсово

– Не при платформе, а в депо. Составы формирует.

– Изволь. Введи коллегу в курс.

– Значит, параметры – как выше показал. Покою не дает. Не выдержал и подкатил: так, мол, и так. Ну, думаю, сейчас по морде схлопочу. Ан нет… «Что ж, я могу…- Она мне говорит.- Как бабе, мне это даже интересно. Но как рабочий человек, скрывать не стану: имела в прошлом три пера».- Валера взглядывает на меня, наморщившего брови…- Трепак! (И я киваю). «Но ты,- я говорю,- лечилась?» – «В том-то и дело. Много раз. Так что смотри. Дать я могу. Но без гарантий». Вот так.

Вздыхает.

Инициативу берет писатель.

– Давайте… За любовь!

Я изумляюсь. Сорок пять градусов! А идет, будто не хрупкий у меня желудок, а луженое нутро. Мне скоро двадцать. А как я понимаю их – матерых. Все – или почти. И скорбь по невозвратному. И страсть. Включая и метафизическую. Разве что с Федоровым был прокол. Но восполнимо. Наверстаю. В научной библиотеке МГУ. С неспешной точностью я утверждаю бокал обратно ножкой. Маринованная слизь маслят. Доношу – не капнув. И вообще. Сижу на равных.

– Я Вас любил. Любовь еще, быть может…- Даже это из его уст, как откровение.- Скажи, Валерик… Кто с утра ходит на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех.

– Алкаш?

– Так вот, алкаш. Сдается мне, что дама тебе загадку загадала. Почище, чем Сфинкс Эдипу. Не исключаю, что там она чиста. Самозабвенность страсти. Вот, что волнует.

– Считаешь, проверяет чувство?

– Валера… Тебе оставлена возможность риска.

– А ты бы?

– Я бы рискнул.

– Что, точно?

– Ни на что б не посмотрел. Когда б способен был, как ты…- Съедает с вилки груздь и сообщает мне, что в моем возрасте красавицу угнал. В машине ее папаши. Водить при этом совершенно не умея. Разбил, конечно.

– А красавица?

– Она-то?

– Слушай, а ведь правда! – перебивает нас Валера.- Был бы человек хороший? А там хоть и сифон?

– Да хоть и лепра. Была б любовь…

– Ты прав! – Бросая все, срывается из-за стола. Срывает с рогов ушанку, ватник.- Ну и мудак же я, ребята! Н-ну – мудак… Ведь нужно было сходу! Вдруг передумала? – Нахлобучив, возвращается к столу и выдыхает.- Ну, ладно. Ну, давай! Чтоб мне верняк! – Опрокидывает, взасос целует себя в татуировку.- Рис, Рыська! Друг сердешный! За мной бутылка! Все, ребята! Если чего, мы с ней в котельной.

Меня вдруг озаряет. Сатори! Подскакиваю, с карманом выворачиваю свой гондон:

– Валера!..

Огненный взгляд через плечо. Еще один. И:

– Спрячь.

– Так… береженого ведь Бог?

Он с силой выдыхает, прерывисто вдохнув.

– Прощаю! Вьюнош? Будь!

Медвежья шкура отсекает звук ухода.

Постреливает печь.

Японский мой кумир сидит напротив. Дуги бровей застыли. Слегка наморщив высокое чело. Глядя мимо – возможно, на себя в трюмо – берется за пачку «Севера». Я вынимаю предусмотренные болгарские, срываю целлофан:

– «Стюардессу»?

– Как говорится, у меня опал… Нет: просто папиросы гаснут. В отличие от сигарет. Гудрона потребляешь меньше, раскуриваешь чаще. Что более способствует работе. А также у машинки можно оставить без последствий. На краю стола. Когда случается поссать… Как вам Валера мой?

Что сказать?

– Просто человек…

– Нет, он живой … Ну, схватит, сходит в диспансер. Да Господи! Все в мире излечимо, кроме нелюбви. Вот – тема. Вот она, вы слышите? – Могучая грудная клетка гулко отзывается на стук костяшек.- Отсутствие .

– Как это?

Он только усмехается.

– Так где вы откопали сей сосуд? Неужто, правда, в гастрономе?

– На Владимирской.

– Стоит, наверно, денег…

Я молчу.

– С розанами, смотрите. Такой он, да? Из Времени Вещей. Значит, вспомнили, как делать. Что ж… Давайте по последней, а остальное – с вашего позволения – заначу. С утра тут, видите ли, посетительница. Дама-с. Приятная во всех отношениях, и, разумеется, с гарантией…

Половая жизнь. Я понимаю. Пару лет назад и сам вступил.

«Старка» убирается за створку трюмо, откуда вынимается аптечная коробочка. Одновременно прихватывает рамку с фото:

– Та девушка. Которую угнал.

Действительно…

– Красивая.

– Десять лет назад. Литературной жизни,- говорит он, возвращая рамку на положенное место .- Которая, как в армии. Год за два… Тогда и я был, сам того не зная, культурист. Куда все делось…- Коробочка открывается.- Вот. Если не допили, могу взамен.

– Это что?

– Это – чтоб наверняка с копыт. Изволите?

Выпить да, но это… Ленинград… Даже Наташа предлагала кодеин.

– Ну-с, а я на этом отключаюсь…- Никогда не видел таких ногтей, как у него. Как когти. Ну да, я вспоминаю био с задней обложки. Армия, буровые вышки. За десять лет, даже одиннадцать, которые нас разделяют, этот уроженец 37-го, когда всех убивали, пережил столько, что я даже представить не могу. Не удивительно, что так ороговел. Пальцы с трудом вылущивают белоснежную крохотку.