Алексей Шубин - Доктор Великанов размышляет и действует

— Ты оставляешь нас, доктор Великанов? — спрашивают они.

— Но я вернусь! — мысленно отвечает он.

— Да, ты вернешься — мы знаем, что так будет, но что случится с нами?

— Этого я не знаю, — говорит доктор Великанов и отворачивается.

Где-то в коридоре слышатся шаги, потом — стук в дверь.

— Войдите! — по привычке говорит доктор.

В дверях появляется Ульяна Ивановна. По ее румяному лицу струится пот, белые пряди волос выбились из-под косынки. И понятно: в разгар летнего дня она пришла в больницу в зимней шубе, с огромным мешком на плечах.

— Вы еще не уехали, Ульяна Ивановна? — удивленно спрашивает доктор Великанов. — Я же еще вчера договорился, чтобы вас посадили в машину.

— Я знаю, — говорит Ульяна Ивановна. — Только я решила пешком идти. Уступила место больной гражданке, а сама пешком двинусь. Проститься зашла…

— Куда же вы пойдете, Ульяна Ивановна?

— Не пропаду, Арсений Васильевич! Аттестат от сына на руках, на работу меня всякая больница, а то и госпиталь примет… О себе я не беспокоюсь. Вы-то, Арсений Васильевич, чего теперь делать будете?

— У меня есть свой план, Ульяна Ивановна, — не без торжественной таинственности произносит доктор Великанов.

То обстоятельство, что Ульяна Ивановна перестала быть сотрудницей больницы, позволяет ей держаться с доктором Великановым значительно смелее, чем обычно.

— Какой же план, Арсений Васильевич, не секрет это?

— По плану эвакуации мне, Ульяна Ивановна, поручено отгрузить и передать военным лечебным учреждениям весь наиболее ценный инвентарь. Что касается меня самого, то я отправляюсь в одну из больниц на востоке нашей области. При этом я могу сделать очень много полезного, Ульяна Ивановна… Я запрягаю нашу больничную лошадь, кладу на нее вот этот ящик с медикаментами и инструментами, примус для стерилизации и еду в потоке эвакуирующихся. Понимаете?

Ульяна Ивановна, по-видимому, очень хорошо поняла план доктора.

— Только эвакуированных эти бандиты днем и ночью бомбят, — проговорила она и замялась, пораженная неубедительностью и несостоятельностью собственного возражения.

— Бомбят? Но это лишний довод за то, что мне следует быть среди эвакуированных.

Ульяна Ивановна сидела, тяжело дыша, и восторженно смотрела на доктора. Его план был великолепен. Впрочем, разве она, Ульяна Ивановна, сомневалась когда-нибудь в докторе Великанове?

Однако сестра-хозяйка была одарена тем, чего было маловато у доктора — умением подходить к каждому делу не с парадной, а с практической и хозяйственной стороны. При этом она допускала даже некоторый скептицизм.

— Хорошо, Арсений Васильевич, — а вот лошадь запрячь потребуется — сумеете вы это сделать?

— Думаю, что сумею. Я много раз видел, как это делается.

Этот ответ не удовлетворил Ульяну Ивановну.

— Я, Арсений Васильевич, каждый день видела, как вы рецепты прописываете, а однако же прописывать их не умею.

— Действительно, я не умею запрягать лошадей, но ведь этому можно выучиться!

— Вы мыла хозяйственного, Арсений Васильевич, сколько с собой берете?

Это было совершенно непонятное упущение, но такая простая и необходимая вещь, как мыло, ускользнула от внимания доктора Великанова.

— О мыле я позабыл, — сознался он.

— Бидон для керосина припасли?

— Я налил пол-литра керосина в банку с притертой пробкой.

— Пол-литром делать нечего, только разобьется банка и все кругом попортит.

Ульяна Ивановна обвела взглядом кабинет, носивший следы беспорядочных докторских сборов, и в ужасе всплеснула руками.

— Батюшка Арсений Васильевич, шубу-то неужто здесь оставляете?

— Конечно. Ведь сейчас лето. Я беру новый брезентовый плащ, сапоги на случай дождя и пару туальдено-ровых рубах.

И доктор Великанов с такой простотой посмотрел на Ульяну Ивановну, что она тут же решила: «Погибнет, как бог свят, погибнет».

— Арсений Васильевич, — дрожащим голосом произнесла она. — Хоть обижайтесь, а я вам от чистого сердца скажу — нельзя вам одному ехать!

Доктор Великанов, несколько выбитый из колеи предшествующим разговором, и сам уже начал раздумывать о кое-каких промахах в своем плане. Между тем, ободренная его внимательным молчанием, Ульяна Ивановна продолжала:

— Совсем это немыслимо, Арсений Васильевич. Лошадь ту же взять — разве одному с ней управиться?

Наша лошадь норовистая, избалованная. Будете вы, скажем, перевязку делать, на кого ее оставите?

— Лошадь можно привязать к дереву…