Алексей Шубин: Доктор Великанов размышляет и действует

Когда же веселая кутерьма, вызванная приходом доктора, несколько улеглась, Ульяне Ивановне стало ясно, что ее тревоги и опасения были напрасны. Банкет обещал быть весьма приличным банкетом, о чем свидетельствовал опрятно накрытый стол и тщательно выбритые лица его участников. На некоторых были скромные защитные гимнастерки с чистыми подворотничками, а на других — пиджачные пары с галстуками. Один из партизан сразу же привлек внимание Ульяны Ивановны своим особенно благообразным видом, и она потихоньку осведомилась у Василия Степановича — кто это такой.

— В нашей десятилетке географии учит, а звать его Виктор Захарович, — объяснил Василий Степанович.

— Очень приличный товарищ! — похвалила Ульяна Ивановна и показала на другого — в сером костюме: — А это?

— Это нашей эмтээс директор.

— Тоже приятный мужчина. А вот тот, что у окна стоит?

— Этот эмтэфэ заведует.

Что такое эмтэфэ, Ульяна Ивановна не поняла, но титул заведующего успокоил ее своей солидностью.

Помимо перечисленных, был здесь и председатель сельсовета, и секретарь партийной организации, агроном-семеновод, и инструктор физкультуры. На голову над другими возвышался бородатый Дуб, в котором Ульяна Ивановна сразу распознала своего спасителя в ее опасном предприятии. Гладко причесанный он очень смущался своего большого роста. Что касается самого начальника — Дяди Миши, то он оказался вовсе не дядей и не Мишей, а довольно еще молодым человеком — вторым секретарем райкома партии — Сергеем Андреевичем. Вторым Сергеем был уже знакомый нам товарищ из горздрава — Сергей Прокофьевич.

Когда вино было разлито по кружкам и стаканам, поднялся Сергей Андреевич.

— За Советскую Армию, за народ, за партию! — коротко сказал он.

Сказал негромко, но такое дружное в ответ ему грянуло «ура», что стекла в окнах, не привыкшие к партизанским голосам, испуганно зазвенели.

Ульяна Ивановна посмотрела на доктора Великанова и увидела, что он стоя до конца осушил свой стакан. Она последовала его примеру.

— А теперь слово имеет наш начальник штаба — Виктор Захарович, — сказал Дядя Миша.

Виктор Захарович — тот самый, которого Ульяна Ивановна нашла очень приличным товарищем, встал и откашлялся.

— Буду краток, товарищи, — сказал он. — Сегодня я подвел итоги боевых действий нашего отряда «Красная стрела» и желаю вас вкратце с ними ознакомить. Что мы имеем на своем счету на сегодняшний день? Имеем мы вот что: штабов немецких три, в том числе два полковых и один карательного отряда. Уничтоженных машин — семьдесят шесть, танков — четыре, повозок — сто восемь мостов железнодорожных — два, крушений железнодорожных — шесть, сожженных складов — восемь, уничтоженных врагов — семьсот десять, из них офицеров — сто два. Для большей наглядности могу сказать, что на каждого участника нашего отряда, в том числе и на связистов, приходится по восемь целых и семь сотых фашиста, включая в это число по одному целому офицеру. Особо отмечу, что Иван Петрович Черезов, известный под партизанской кличкой дедушки Дуба, уничтожил один сорок пять фашистов, в том числе десять офицеров…

Свою суховатую, но в высшей степени любопытную справку Виктор Захарович уместно закончил здравицей за партизан, русских, украинских и белорусских, и за патриотов всех стран, поднявших оружие против фашизма.

Здравица была принята, если можно так выразиться, единогласным звоном бокалов, а затем слово для вопроса докладчику попросила Ульяна Ивановна. С ее стороны это было смело, но ей не терпелось уточнить одно обстоятельство.

— Меня интересует, — сказала она, — вошел ли в число убитых врагов ефрейтор Дрихель, который был уничтожен поблизости от села Большие Поляны?

Вопрос был задан резонно, так как сразу выяснилось, что Дрихель от учета ускользнул. После поправки, сделанной Ульяной Ивановной, на каждого партизана пришлось не восемь целых и семь сотых, а восемь целых и восемь сотых фашиста.

Потом выступил дедушка Дуб. Собственно, он не собирался выступать, но этого потребовали участники банкета. Был он смущен и поэтому начал свою речь странно, точно оправдываясь:

— Совершенно верно, — сказал он очень густым басом, — про меня верно здесь сказали, что я их бил. Только, товарищи, бил я их за дело, потому что не я к ним пришел, а они к нам. И не бить их было невозможно, потому что они всю нашу жизнь расстроили и всю эмтээс сожгли. И мою жену, которая раненого красноармейца у себя прикрыла, они же казнили… И прощать им этого было нельзя…