Виктор Шкловский - О теории прозы

Это очень серьезно.

Есть высокие горы.

Снег венчает эти горы и рождает реки.

Корделия не венчает и не заканчивает ничего, нет, – она река великих гор.

И мы можем даже назвать имя этой горы.

Изгнанный и униженный – в эпосе, в мифах, сказках поднят наверх после многих испытаний и унижений.

Давид победил Голиафа.

Золушка оказалась главной.

Зачем надо, чтобы Моисей появился так странно, в корзине, плывущей по Нилу, где ребенка в камышах находит дочь фараона?

Моисей родился у Амрама и Иохаведы, был опущен матерью в осмоленной корзине в камыши на Ниле, потому что фараон распорядился об избиении всех еврейских младенцев.

Мальчика находит дочь фараона, тайно воспитывает его, дает блестящее образование.

По одной из версий само имя «Моисей» означает «взятый из воды» – «му-ши»; или «мо» – вода, «удше» – «спасение из воды».

Изгнанник становится героем.

Новым героем.

Человека выгоняют из жизни, лишают его наследства, дарят ему в насмешку кота.

Кот в сапогах ждет очереди.

«Кот в сапогах».

Сказка поднимает униженного на самый верх.

Посмотрите, сколько изгнанников в «Тысяче и одной ночи».

Эпос лежит как бы вне трагического центра.

Но эпос дает ту верную форму, внутри которой размещается трагедия – и современная психологическая драма, которая как бы разламывает эту форму и дает психологию внутренних связей.

Я снова приведу слова Пушкина из плана статьи «О народной драме и драме “Марфа Посадница”».

«Что развивается в трагедии? Какая цель ее? Человек и народ.

Судьба человеческая, судьба народная.

Вот почему Шекспир велик».

Далее Пушкин пишет, повторим еще раз:

«Но привычка притупляет ощущения – воображение привыкает к убийствам и казням, смотрит на них уже равнодушно, изображение же страстей и излияний души человеческой для него всегда ново, всегда занимательно, велико и поучительно.

Драма стала заведовать страстями и душой человеческою».

Гамлет ощущает королевский двор как тюрьму. Пафос трагедии направлен против спокойных людей.

Драма Чехова показывает главного героя не для того, чтобы его пожалеть, а чтобы осудить мир, который его уничтожил.

Это суд не над ним, не над героем. Трагедия Шекспира – это трагедия будущего.

Почему венецианский мавр, а он нужен Венеции, почему он должен погибнуть?

Потому что он еще будет воскресать и снова погибать через четыреста лет в Англии.

При стрельбе полиции в народ.

В других красках, в другом цвете.

И человек будущего, герой «Чайки», погибает.

Он принадлежит другой системе.

Поэтому и освистывается «Чайка» так злобно маленькими писателями, которые пишут про то, что есть. Это они понимают. Они понимают, что не они принадлежат будущему.

Трагедия основана на узловых моментах изменения нравственности.

Восхождение людей, несогласных с обычным ходом: человек будущего, пришедший не в свое время. Но так как эти узловые моменты повторяются – то современный человек смотрит драму и вспоминает свои столкновения.

По-настоящему кровавое время восстанавливает ту кровавость, о которой говорил Пушкин в статье о драме.

Нужно возвышать униженных.

Надо посмотреть, не была ли гонима, тайно гонима Жанна Д'Арк в детстве.

Почему Эдип выброшен из жизни – даже без возможности ползать?

Эдипу прокололи ноги, связали сквозь раны веревкой и бросили.

Эпос лежит как бы вне центра трагического, но вокруг него.

Миф скрещивается со сказкой.

Сказка подправляет миф.

Слава слабому, униженному.

Не так, совсем не так.

Ставится вопрос: что такое слабый, что такое сильный?

Посмотрите русские сказки, посмотрите арабские сказки – сколько их, предназначенных к уничтожению.

Почему Эдип выброшен – даже без возможности ползать?

О нем было прорицание.

Его находят. Он спасен.

Но посмотрите, как через эту перипетию проверяется случай, место его в закономерной картине бытия, куда входит судьба.

Бессмертен «Гадкий утенок».

Он был безобразен – то есть он безóбразен; этот образ не знали утки, и даже собаки не знали; собаки и утки этого двора.

Давид Копперфильд.

Крошка Доррит.

Крошка Доррит, маленькая, совсем маленькая, ее все обижают, потом она стала главной.

«Принц и нищий».

Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович – мужик, дворянин, попович.

Но удивительно, даже в «Ревизоре» Гоголя как причудливо возвышен «герои», которого должны бы арестовать за неуплату долгов гостинице и харчевне.