Сабир Азери - В тупике

— Ох, тяжко, тяжко! Желающих строиться с каждым годом все больше, а леса, как ты знаешь из газет, все редеют…

— Ну, хорошо. Во сколько, по-вашему, могут обойтись всего две комнаты?

— Во сколько? — Гаджи-муаллим надолго задумался, соображая, нет ли тут намека на цену диссертации, но простодушное лицо Кафара заставило его отмести это подозрение. И он ответил осторожно: — Ну, во-первых, когда я строился сам, стройматериалы дешевле стоили, а во-вторых, часть их досталась мне так… слева… Знаешь, всем ведь что-то нужно… Думаю, тысяч десять тебе надо обязательно. Да, десять тысяч уйдут безусловно. Сейчас что каменщики, что плотники — все дорого берут.

— А если без них?

— Как это — без них? Ты что, привезешь из Баку бесплатных мастеров?

— Да нет, зачем. Все, что надо, я и сам сделаю.

— Да? Ну если так — тогда, конечно, обойдется дешевле. — Чувствовалось, что Гаджи-муаллиму этот поворот разговора нравится все меньше, он сразу заторопился, то и дело поглядывая в сторону машины. — Ну ладно, Кафар, я, пожалуй, поеду, в десять надо быть в райкоме…

Машина Гаджи-муаллима давно уже скрылась из глаз, а Кафар все стоял, опершись на лопату, словно забыв о траншее. «Интересно, — думал он, — а что если и вправду даст он мне за мою диссертацию десять тысяч? Ну, не десять, хоть семь-восемь. Даст? Если у меня будет столько денег — дом я, конечно, построю…»

На какое-то мгновение мысль эта согрела Кафара, но тут же радость его и погасла. Нет, это совершенно невозможно! Ну, продаст он свою недописан-ную и действительно больше не — нужную ему диссертацию, и что потом? Ведь ему же будет неприятно даже встречаться с Гаджи-муаллимом, да и сам этот двухэтажный дом не принесет никакой радости от одного сознания, что где-то рядом живет такой человек, от сознания, что он торговал собственной душой, мечтами, молодостью… Эту пустоту в сердце не заполнить ничем… Хотя, вообще-то, почему именно он должен терзаться душой? Это пусть Гаджи-муаллим мучается, что за его, Кафара Велизаде, счет стал ученым, а потом заведующим кафедрой, деканом или же проректором… Нет, тут даже и думать не о чем; стесняться все же будет он, Кафар, а Гаджи-муаллим в душе будет потешаться над ним: вот, смотри, как я купил твою голову… А может, все-таки выиграли его лотерейные билеты? Может, выиграли?

Но и в среду не поехал он проверять свои билеты. «Тройка, — подумал он, — Тоже невезучее число, тут уж надо наверняка…»

В четверг, прохаживаясь в нерешительности перед входом в сберегательную кассу, он снова молил неизвестно кого: «Ну сделайте так, чтобы мои лотерейные билеты выиграли деньги или машину… Пусть даже хоть две с половиной тысячи, я согласен… Лишь бы выиграть деньги. Две тысячи пятьсот…»

Наконец он все-таки решился. Сердце готово было выскочить из груди, цифры в таблице выигрышей прыгали перед глазами. Он надел очки — никакого толку. Неужели он перепутал очки, взял какие-то чужие? Нет, это его собственные очки. Он протер их платком, снова надел. Ну, наконец-то… Он пробежал колонки цифр один раз. Еще… Ничего похожего, даже близко, как говорится, не лежало!

Он тупо застыл с таблицей в руке. Одна из девушек за стойкой не выдержала, сердито сказала ему:

— Товарищ, поторопитесь, у нас обед.

Кафар так растерянно посмотрел на нее, что она смутилась.

— Нет, вы, конечно, можете… Мы подождем, просто…

А когда он побрел к выходу, та же девушка опять крикнула ему вслед:

— Товарищ, товарищ! Ну куда же вы таблицу-то понесли?

Кафар удивленно посмотрел на газетный лист, стиснутый в руке, вернулся и отдал его девушке. На улице он разорвал лотерейные билеты пополам, потом еще раз, еще и с сердцем швырнул клочки по ветру… Мутная пелена стояла перед главами, и хоть светило солнце, все вокруг видел он сквозь какой-то серый, непроглядный туман…

Возвращаясь поздно вечером домой, Гаджи-муаллим увидел Кафара, все еще возившегося со своим забором, и остановился рядом.

— Успехов тебе, Кафар, — заискивающе поприветствовал он.

— Спасибо, — буркнул Кафар.

— Ты не обидишься, если я спрошу тебя об одной вещи…

Кафар почувствовал, как екнуло сердце.

— Пожалуйста, спрашивай, — сказал он, по-прежнему не поднимая головы.

— Ты собираешься дописывать свою диссертацию?

— А чего ее дописывать? Конец у меня в голове…

— Это прекрасно, это прекрасно. Ну, и что ты намерен делать дальше?

— Дальше? Да вот, подарю ее вам, и дело с концом…

— Нет, ты серьезно?