Борис Полевой - Глубокий тыл

— Вот это и есть наш Арсений Иванович, — рекомендовал директор, почему-то с тревогой посматривая на вошедшего.

Офицер встал, протянул маленькую сильную Руку.

— Майор Соколов.

— Куров.

— Извините, я вас оставлю, мне в цех, — торопливо сказал директор и чуть ли не на цыпочках направился к двери. Прежде чем выйти, он бросил на мастера тревожный, сочувствующий взгляд. Но тот этого не заметил. Он искоса осматривал незнакомца. При всей своей фронто-вой выправке офицер был как-то неестественно бледен. Он вертел в руке фуражку и молчал.

— Говорите, зачем позвали, а то работа у меня стоит.

— Видите ли, — начал пограничник с заметным усилием, — я вышел из госпиталя и разыскиваю свою семью. В бюро по розыскам мне сообщили, что у вас живет мой сын Ростислав. Ростислав Соколов, тридцатого года рождения.

Если бы рядом разорвалась бомба, это, вероятно, меньше удивило и испугало бы Курова. Он беспомощно оглянулся. Как так? Все знали: Ростик — круглый сирота… И вдруг теперь, когда мальчик усыновлен, когда они привязались друг к другу, является этот незнакомый майор и хочет его отнять…

— Не знаю я никакого Соколова. Ростислав Куров, верно, у меня живет.

— Вы, что же, его усыновили? — встревожен-но спросил офицер.

Куров только кивнул головой. Они сидели молча. Из литейной доносился глухой гул воздуходувки, от работы большого молота в окнах звенели стекла, откуда-то со двора слышалась упругая дробь пневматического долота.

Офицер достал коробку папирос, раскрыл.

— Курите?

— Спасибо… Только трубку.

Закурили каждый свое. Арсений бросал на офицера быстрые взгляды: «Откуда это ты взялся на мою бедную голову?»

— Жара! — произнес он наконец и полез за носовым платком в карман комбинезона.

— Точно! — подтвердил майор Соколов и расстегнул верхнюю пуговку у ворота гимнастерки. Потом он вынул из кармана красную командирскую книжечку и протянул ее собеседнику.. — Вы, может быть, в чем-нибудь сомневаетесь? Вот мое удостоверение. Видите, в нем и дата записана: сын Ростислав, 1930 год рождения… Посмотрите.

— Нет, зачем же? Я верю…

Арсений понимал, что закон и совесть на стороне этого незнакомого человека. Но все в нем бунтовало против доводов разума. Мысль лишиться мальчика была для него так страшна, невыносима, что он боялся об этом даже думать.

— Вот что, товарищ майор, — сказал, он наконец. — Не из-за приблудного щенка спорим. Это ж человек! Пойдем к нему и спросим. Как сам малец скажет, так тому и быть. Ну?

— Позвольте, как это? Он же мой!.. — гневно, вскочив со стула, начал было майор, но тут же взял себя в руки. — Ну что ж, давайте спросим. Он уже не маленький: одиннадцать лет.

— Двенадцать, — ревниво уточнил Куров. — Девятого мая двенадцать стукнуло… А где ж это вы пропадали?

— Это длинная история.

Договорились встретиться в садике перед заводом по-окончании смены и, не прощаясь, разошлись.

Дело в этот день у Арсения не ладилось. Он был рассеян, забывчив, раздражителен. То и дело смотрел на часы и, по мере того как время двигалось к гудку, волновался все больше. Одна мысль, что, может быть, завтра мальчика увезут, владела им. Когда вместе со сменой Куров выходил из заводских ворот, у него появилась даже детская, странная надежда, что Соколов почему-либо не придет, что, может быть, он вообще раздумал, отказался от своего намерения взять сына и уехал.

Но майор был на месте. Он сидел на скамье в скверике, прямой, настороженный, процеживая взглядом человеческий поток, вытекавший с завода. Увидев большую сутулую фигуру мастера, он пружинисто поднялся и пошел к нему навстречу, поскрипывая ладными хромовыми сапогами.

Они снова пожали друг другу руки. На этот раз рукопожатие оказалось более длительным.

— Ну что ж, пошагали? — спросил Куров.

— Пошагали, — ответил офицер и пошел рядом с Арсением, твердо печатая шаг.

Миновали мост через Тьму, миновали ворота, все еще нелепо стоявшие посреди улицы, так как упиравшийся в них когда-то забор не был восстановлен.

— Тут можно хесть на трамвай. Но лучше пешком. Недалеко. Как?

— Пойдемте пешком.

Теперь было ясно, что оба смущены предстоящей встречей с мальчиком и оба отдаляли ее, собираясь с мыслями. Механик, поначалу произведший на Соколова впечатление человека тяжелого, хмурого, все больше нравился ему. Директор завода, к которому майор обратился, уточнив в гороно местопребывание сына, уже рассказал ему историю куровских бед. Майор, успокоившись, понял, какой удар предстояло нанести обездоленному человеку. Понял и пожалел его. Но вдруг ему приходила диковатая мысль: а что, если и в самом деле сын пожелает остаться у приютившего его человека? И он начинал смотреть на попутчика с, инстинктивной неприязнью, которую не могли побороть, никакие доводы логики.