Евгений Дубровин - Счастливка

Здесь в густом травяном зное, возле студеной светлой воды. Клементьев проводил день, решая лейтенанту задачки, слушая трепет жаворонков, стрекотание кузнечиков, движение воды в канале. А вечером, когда быстро остывающее солнце садилось за лес и просеку затягивало холодными густыми тенями, когда остро и сильно начинало пахнуть травой, отсыревшей корой деревьев, только что народившимися грибами, он шагал в подразделение по уже холодной пыли дороги.

Наскоро поужинав в офицерской столовой и сообщив лейтенанту, что дело с задачками движется, Клементьев отправлялся на танцы.

Танцплощадка была вместительной, с высоким частоколом ограды, прочной калиткой и свежевымытым, пахнущим мокрой сосной полом.

Все вечера в общем то были похожи друг на друга. Клементьев танцевал мало, больше сидел на лавочке в углу, слушал музыку и разглядывал девушек на противоположной стороне. Девушки все были молоденькие, во время танца, если Клементьев начинал разговор, они смущались, краснели, отвечали односложно, и Клементьеву было с ними неинтересно. За все время он так и не пошел ни одну провожать.

В тот памятный вечер его пригласили на дамский танец. Едва барабанщик прекратил дико колотить в барабан и дюжина глоток отревела слово «Дам-ск-и-и-и-и-й!», как от группы девушек отделилась высокая, нарядно одетая женщина и легко, непринужденно пошла через свободное пространство площадки. У женщины было смуглое, с тонкими чертами лицо, лет ей было под тридцать. Клементьев еще успел подумать, что, вот, мол, очень красивая женщина, явно не русская, скорее всего молдаванка, и кому-то, кого она пригласит, здорово повезет.

Она остановилась прямо перед ним и сказала гордо и в то же время непринужденно.

– Разрешите, молодой человек…

Клементьев уже не помнил, о чем они говорили во время танца, но говорили они много и интересно. Кажется, она действительно оказалась молдаванкой. Он пригласил ее на следующий танец, потом еще и еще, а потом пошел провожать.

Возле ее дома они простояли часа два, уговорились о встрече на следующий день, и Клементьев, взволнованный и почти счастливый, побежал в часть.

На лесной тропинке в глухом месте из кустов вышли пятеро. Все произошло очень быстро. Клементьев не успел даже сильно испугаться. Один из пятерых, очевидно самый сильный, может, боксер, ни слова не говоря, точно и сильно ударил его в солнечное сплетение. Клементьев упал, цепляясь головой о ветви. Тогда все пятеро стали бить его сапогами. Наверно, они специально надели сапоги, потому что уже давно стояла сушь.

Они били молча, сосредоточенно, выбирая места, стараясь попасть в ребра и голову. Клементьев больше всего боялся ударов в живот – ему казалось, что удар в живот будет смертельным, и он вжимался животом в землю, хватаясь за корни деревьев и низкие ветки кустов.

За все время они не сказали ни слова, только кряхтели от напряжения и ухали, выдыхая воздух, но Клементьев знал, что его бьют за эту смуглую женщину, за молдаванку. Потом он потерял сознание, но смутно продолжал ощущать удары, словно били не его, а кого-то рядом, а до него доходило лишь сотрясение почвы.

Очнулся Клементьев от холода. Его лицо, руки, одежда были покрыты росой. Клементьев хотел было встать, но снова потерял сознание.

Очевидно, он полз в беспамятстве, инстинктивно, потому что, когда к нему вернулись мысли и чувства, он увидел, что находится совсем в другом месте – открытом, среди огромных глыб развороченной земли. Прямо на него, выдираясь из предрассветного тумана, двигалось огромное чудовище с горящими желтыми глазами, и Клементьев еще удивился, почему оно движется бесшумно.

Его спасли сослуживцы.

В тот день Клементьев понял, что можно умереть просто так, ни за что…

Клементьев перевернулся на живот, дотянулся до бутыли и отхлебнул вина. Вставала огромная луна. Она еще не совсем оторвалась от моря, и ее диск то и дело омывали волны; нижняя ее часть сплющивалась, вытягивалась в море светлым нашлепком, и луна становилась очень похожей на разбитое сырое яйцо, из которого вытекал белок.

Ветер утих. Вернее, от него остался маленький ветерок, словно ребенок-ползунок. Он возился рядом с Клементьевым, шуршал ракушечником, гладил одеяло, касался лица теплым дыханием.

Звуки исчезли. Только равно и глубоко дышало море.

Было светло от звезд, песка, воды. А может быть, это долетел отсвет Средиземного моря, куда ушло солнце.

Клементьев достал свечи и укрепил их в ракушечнике, слева от матраса. Потом он воздвиг из песка крепость, чтобы защитить огонь от «ползунка». Крепость охватывала свечи полукругом и была похожа на полузатонувший пароход с белыми трубами.