Петр Кириченко - Четвертый разворот

— Что? — спросил я. — Татьяна?

Лика заплакала тихо, а затем все громче, и сквозь слезы сказала, что Татьяна погибла. Я не понял, точнее, подумал о гибели в переносном значении, набрал стакан воды и заставил Лику выпить. Она выпила, но успокоиться не могла, плакала и размазывала по щекам слезы. Все же из отдельных слов я понял, что Татьяна вчера ехала в аэропорт встречать наш рейс, машина при обгоне ударилась о грузовик, отскочила и остановилась, но и этого оказалось достаточно, чтобы Татьяна разбила голову.

— Потеря крови, — говорила Лика, всхлипывая и некрасиво растягивая губы. — Врачи ничего не смогли...

Еще она сказала, что матери Татьяны дали телеграмму и что в ее комнате стоят собранные к переезду вещи; кажется, это она повторила дважды. Я еще не верил в гибель Татьяны и ждал, что Лика вот-вот признается в розыгрыше. А она и всхлипнула, будто бы засмеялась, и я с надеждой взглянул на нее.

— Она собралась переехать к тебе, — сказала Лика, вытирая пальцами слезы. — Хотела встретить и во всем покаяться... Я это знаю...

И только теперь до меня дошло, что Татьяна погибла; подумалось, надо что-то делать, куда-то идти, но вместо этого я сел на табуретку, закурил и предложил сигарету Лике. Хотя зачем ей сигарета... Она уже говорила, что надо поехать к Татьяне на квартиру. Я молчал, но после делал все так, как говорила она: мы ездили на площадь Мира, затем в службу бортпроводников. Там уже вывесили некролог и собирали деньги на венки. Оформлять необходимые бумаги мы не могли, и надо было ждать приезда матери; Лика предположила, что, возможно, мать заберет Татьяну в Белозерск. Лика сказала, что надо бы приготовить форменный костюм, поскольку Татьяна летала, но лучше спросить меня, потому что мы собирались пожениться. Она говорила это какой-то бортпроводнице, и та поинтересовалась моим мнением. Я ответил, что мне безразлично, но, наверное, форменный... Она как-то странно поглядела на меня и торопливо кивнула.

Под вечер мы договорились с Ликой встретиться завтра на вокзале и расстались. Я приехал домой, зашел в квартиру, сел в кресло перед выключенным телевизором и сидел, и помню, мне казалось странным, что я сижу, в то время когда Татьяны нет в живых. Воспоминания навалились на меня, и немного прошло времени, пока я додумался, что мысли, как ни говори, материальны: Татьяна погибла потому, что была нам не нужна, и каждый из нас так или иначе рад был избавиться от нее. Конечно, никто из нас даже мысленно не признавался себе в этом. И тогда подумалось, что все, кого постигла такая участь, погибли только потому, что их не любили. Мне вспомнилось, как Лика сказала бортпроводнице: «Они собирались пожениться...» — этим доказывая, что у Татьяны есть хотя бы один близкий человек — я. И внезапно мне вспомнились сваленные в беспорядке вещи Татьяны: сумки, чемодан, какие-то свертки; когда я увидел их, что-то показалось мне необычным, но тогда я не додумал, а теперь мне стало ясно, что Татьяна вернулась в свою комнату. Значит, она не собиралась переезжать ко мне; действительно, если вспомнить все, что произошло за последнее время, она никак не могла решиться на такое. Просто что-то произошло, что заставило ее уйти от Рогачева. Но что? Этого я не знал, как не знал и того, зачем она ехала в аэропорт. Кого она хотела встретить? Об этом знала Лика, но, вспомнив ее слова, я понял, что она хитрит и поворачивает так, что наши отношения с Татьяной наладились. Впрочем, была ли теперь какая-нибудь разница... Я помнил о встрече на вокзале и заранее боялся посмотреть в глаза матери; мне казалось, она сразу поймет, что именно я виноват в гибели ее дочери.

Накануне для похорон Лика потребовала, чтобы я позвонил Рогачеву и попросил его не приходить. Я забыл о нем за всеми делами, разговорами, переездами и никак не мог взять в толк, зачем ему звонить.

— Пусть знает, — ответила она сердито, когда я спросил. — Позвони и скажи, что ему... Иди звони!

Ясно было, она что-то не договаривала, и я не стал спрашивать, иначе она снова бы повторила, что Татьяна ехала ко мне. За эти дни Лика привыкла мной командовать, ходила неотрывно, как тень, и спорить не хотелось. Я позвонил Рогачеву и, не здороваясь, сказал:

— Прошу тебя, не приходи...

Он ничего не ответил, помолчал и повесил трубку.

Я потоптался в автомате, подумав, что это все же несправедливо и надо бы набрать номер снова, но Лика стерегла меня, вырвала из будки и потащила дальше.

— Она ехала к тебе, — сказала Лика, угадав мои мысли. — Запомни это навсегда.