Иван Шевцов - Набат

- А зачем же он тебе документ показал?

- Вот и я думаю - зачем?

- Подозрительно, - заключил Слугарев.

- В том-то и штука, - согласился Тихон. - И так поспешно, заволновался, смутился, это когда я его Револьдом назвал. И сует мне удостоверение. Имя и фамилию-то я прочитал, а должность не успел. Вот теперь и думай-гадай. Печенкой я чувствую, уверен, что это Револьд, а у него документ, что он не Револьд. А ты хотел, чтоб я голос опознал человека, которого в лицо не видел, а слышал всего несколько слов в потемках. Нет, тут можно большой грех на душу принять. Хулу на человека долго ли навести, да оправдываться потом тяжело. Я-то знаю, как трудно.

На Куницкого у Слугарева были смутные подозрения, вроде того, как говорил Морозов, - "печенкой чувствую". Расплывчатые, как туман, без основательных осязаемых доказательств. И ничего того, чему можно верить, - ни документов, ни свидетелей.

- Ты бы помог мне, Николаевич, - просто и непринужденно попросил Морозов. Но серое лицо его было вдумчивым и озабоченным.

- В чем? - не понял Слугарев.

- А найти того Револьда-Валяра.

- Зачем он тебе? - не к месту пошутил Слугарев.

- Чтоб люди правду о нем узнали. К примеру, что он дезертир, боевую позицию оставил, товарища предал и к врагу направился.

- Какой он тебе товарищ…

- Оно так-то, но я не к тому. Я чтоб маску сорвать. Имя и фамилию поменял. А зачем? Неспроста. Душа-то осталась. Душу-то и совесть не поменяешь.

- А ты помнишь его настоящую фамилию?

- Мальков. Или что-то вроде.

- "Вроде" не годится. Надо бы поточней.

- Мальков - оно, пожалуй, точно будет, - решил Тихон.

- Скажи, дружище, - отвлекаясь уже на другое, заговорил Слугарев, - ты хорошо знаешь Леокадию Кунцевич?

- В каком понятии? - поднял Морозов по-детски открытый взгляд, подавая Слугареву обе фотографии.

- Как человека и гражданина. Могла она работать на немцев?.._

- Нет, - не задумываясь, ответил Тихон и повторил: - Это никак не возможно. Если б работала на них, то первым делом меня бы им выдала. А за мою голову Шлегель много обещал. Дорого ценил.

- Ну, допустим и такой вариант: к тебе она могла быть привязана как женщина, могла быть влюблена…

- Это ничего не значит и ничего не доказывает, - решительно замотал лобастой головой Тихон.

- Ну, а такой вариант: могли немцы заставить ее силой сотрудничать с ними? - не отставал Слугарев.

- Как это сотрудничать? - не совсем понял Тихон. - В какой должности, какую работу выполнять? Она шила и немецким фрау. Иногда бесплатно. А что поделаешь? Таково было время.

- А в должности стукача? Могла предавать наших?

- Я ж сказал - ни в коем разе. Подписку могла подписать, это они многих заставляли. Но одно дело подписать, а другое дело предавать. Подписку подписал, а там говори: ничего не слышал, никого не видел.

- Спасибо, - довольный сказал Слугарев. - Это важно для Леокадии. Значит, она - человек.

- Да, точно человек. За это можно поручиться, - подтвердил Тихон и, наливая в стакан остаток водки, предложил: - Давай вот за человека и выпьем. Как в том спектакле "На дне". - Чокнулись, выпили, закусили зеленым луком с солью. Захмелевший и растроганный Морозов продолжал изливать душу: - Это счастье - родиться человеком. За это надо благодарить судьбу и природу, что ты человек, а не лошадь, не ель, что тебя не запрягают, не ездят на тебе, не хлещут кнутом. Или елку, которую любой может рубануть топором, так, играючи, от нечего делать или спилить на дрова.

- И сделать из елки звучную скрипку, на которой будет играть человек, - внутренне улыбаясь несколько наивной речи разговорившегося Тихона, добавил Слугарев. - Потому что самое главное в человеке - разум, чего лишено все остальное в природе.

- Не-ет, не говори, - возразил Тихон тягуче. - Лошадь - умное животное… И только ли лошадь. Я однажды наблюдал, как паук, маленький паучок, натянул свои тенета, как в них попалась большая муха и как потом этот крошечный паучок с толком, с предосторожностями, хитро связал ее ноги, крылья и убил. Убил, чтобы самому жить.

- Инстинкт, - заключил Слугарев.

- А я думаю, не только инстинкт, - не согласился Тихон. - И разум. Когда мы с Дениской переехали вот в эту комнату, то нашли здесь подлинный клоповник. В первую ночь они набросились на нас с Дениской, что стая голодных волков. Всю ночь глаз не дали сомкнуть. Ну, я тогда изобретать начал. Взял пустые консервные банки, таз и другую посуду, заполнил водой и в эту воду ножки коечные поставил. Мебель наша в то время состояла из двух железных коек да убогого обеденного стола. Ну, думаем, теперь клопам до нас не добраться, плавать они не умеют. И что же. Только мы легли, Дениска-бедняга уснул, а я слышу, как что-то с потолка на меня упало. Пощупал - клоп. Откуда, думаю, каким манером. Включил свет. Ба, да их на потолке целая стая. И с потолка падают на нас, точно на наши койки. Ведь додумались же, а? А ты говоришь - инстинкт.