Константин Золотовский - Рыба-одеяло

Главные механизмы и котлы почти не пострадали от взрыва. На дредноуте находилось много металла. Рудметаллторг пытался разобрать «Марию», но в воде сделать это было невозможно. Обратились к водо­лазам. Эпроновцы подняли и сдали государству около миллиона пудов цветного металла и большое количество вполне исправных механизмов.

А все башни двенадцатидюймовых орудий дредноута как оторва­лись от «Марии», так и оставались по-прежнему в грунте, на месте взры­ва. Покоились они вместе с орудиями на глубине шестнадцати метров. Вязкий ил засасывал их все глубже и глубже.

Не раз принимались за извлечение башен, но они упрямо уходили в грунт. Пригласили для консультации знаменитых английских, италь­янских, японских морских специалистов, и все они авторитетно заявили, что орудийные башни в зыбком грунте северного участка Севастополь­ской бухты невозможно поднять.

– Достанем! – решительно сказали молодые водолазы.

Целое лето мы догоняли башни когда-то грозного дредноута. Каза­лось, вот-вот подденем тросами... И снова убегают они, прячутся в вяз­ком иле.

Мы превратились в песчаных свиней – так яростно рылись в грязи.

Все дальше убегало дно бухты, а рядом все выше поднимались горы намытого песку. Мощный грунтосос «Карбедзь» выбрасывал вме­сте с грунтом камни и черепа погибших матросов. У водолаза Барашкова втянуло в пасть насоса манжет рубашки, еле руку успел выдернуть, а рукав оторвало. В костюм хлынула вода. Еле вытащили человека из тридцатиметровой ямы. Конечно, все мы перепугались.

«Это что – рукав, – сказал нам тогда водолаз Сезонов, – куда бо­лее страшный случай произошел, когда мы обследовали отсеки внутри «Марии».

В котельном отделении даже на плоту, словно по большому озеру, плавали. Сумрачно там, как в чугунном склепе. Над головой тяжелые пятидесятитонные котлы... Воздух сырой. Капля сверху сорвется, шлеп­нется об воду да так гулко, что даже вздрагиваешь.

Дредноут, как вы знаете, вверх килем лежал. В днище отверстие пробили, огромную трубу вставили – шлюзовое приспособление, наслед­ство мостостроителя Альберта Томи. По этой трубе и спускались на «Ма­рию», без водолазного костюма. У каждого из нас свечка в руке. Открыли однажды еще не осмотренный отсек, а там сероводород. Газ как по­лыхнул – целое облако огня вырвалось. Еле выбежали. И с нами комис­сар Каменецкий ходил. Посмотрел я на него, да так и обмер. Глаза у Каменецкого нет! И не кричит. Хочу ему сказать – голоса нет. Наконец выдавил: «Товарищ комиссар, у вас же глаз выбит!» А он спокойно разжимает кулак и протягивает мне на ладони глаз... «Не бойся, Тимо­фей Михайлович, – говорит, – потрогай». А я в себя прийти не могу. Дотронулся... Глаз-то оказался стеклянным. Каменецкий, как попал в «Марию», сам вынул его».

Только осенью, пройдя еще примерно десяток метров, мы подсекли наконец первую орудийную башню и пристегнули к ней круглые пон­тоны. И вот мы стоим на берегу поздним вечером. Клокотала и вздува­лась вода, окрашенная ярким светом прожекторов, направленных со всех кораблей севастопольской бухты. На поверхности, в ожерелье же­лезных понтонов, вынырнула трехсоттонная чугунная махина. Она под­нимала на себе огромный кумачовый лозунг: «Нет такой крепости, ко­торую бы не взяли большевики!»

ЭПРОН прославился на весь мир. Когда-то маленькая экспедиция под Севастополем и Одессой, она превратилась в мощную организацию. На всех морях, реках и озерах Советского Союза эпроновцы уже стро­или порты, гидростанции, мосты, прокладывали кабеля и трубы. Мча­лись на сигнал «SOS», спасали терпящие бедствия корабли; и в южных морях и в ледяных широтах Арктики поднимали давно затонувшие суда, упорно завоевывая новые глубины морей и океанов.

О ЭПРОНе писали газеты, журналы; выпускались специальные поч­товые марки, спичечные коробки с изображением водолазов, и был даже сорт папирос «ЭПРОН».

А поэт А. Чивилихин посвятил ему свои стихи:

Спасательное судно ЭПРОНа бороздило воды Финского залива, разыскивая подводную лодку номер девять.