Константинэ Гамсахурдиа - Похищение Луны

Зная, что в древней Грузии пользовались кавказскими седлами, я потребовал их в первую очередь. Английские седла годны лишь для европейских полей и равнин. Кроме того, в Европе кавалерия на каждом шагу пользуется понтонами и тоннелями; вдобавок, грунт европейских рек — песчаный, наши же реки — альпийского типа. Лошадям приходится преодолевать бурное течение, брать крутизны и обходить обрывы.

Я видел хевсурские скачки на таких спусках, где любая борзая разбила бы себе морду. Для такой езды годятся только кавказские седла.

Кац Звамбая вновь наполнил рог и подал его паромщику. Тот выпил, но так сморщился, будто ему дали понюхать серной кислоты.

— Какие там кавказские… меньшевики всучили нам английские седла. Нас послали в Сурам; меня самого разбирал смех, когда я привез туда вагон седел.

Ну, а дальше… сами знаете, как бесславно провалилась эта опереточная республика!

Как видишь, из-за любви к лошади я немало побродил по свету. Но не суждено человеку удержать то, что сильнее всего любишь. Я любил лошадей больше самого себя, а на руках, глядишь, осталась одна коза…

Арзакан и Кац посмотрели в угол. Седобородая коза кивала головой, как бы соглашаясь с тем, что говорил бывший генерал.

— Мне ее принес пастух года три назад. Он думал, что она все равно не выживет: такая была слабая, глаз открыть не могла… Я ее выходил, выкормил и сейчас пасу на ингурских лугах. Кормит меня на старости лет.

С изумлением смотрели отец и сын на паромщика, Кац Звамбая заговорил о скачках:

— В старину скачки устраивали лучше. Приедут, бывало, из Абхазии Шервашидзе, Эмхвари, Маан. Каждый со свитой молочных братьев. Мы, Звамбая, обычно сопровождали Эмхвари.

Арзакан вспыхнул.

— Князь, направляясь на скачки, — продолжал Кац Звамбая, — бывало, посадит на лошадь сына своей кормилицы…

— Как? — перебил паромщик.

— Правильней сказать, сын кормилицы не сидел, а стоял на крупе лошади, опираясь на молочного брата. И так они подъезжали к полю, где происходили скачки… Но вот пришли «они» и все разрушили.

Кац Звамбая никогда не говорил: большевики. Обращаясь к сыну, называл их: «ваши», обращаясь к другим — «они».

Много порассказал Кац Звамбая о прежних пирах, о скачках, о джигитовке, об охоте.

Блестя глазами, паромщик кивал головой.

— Который час? — чуть слышно спросил Арзакан.

— Еще рано, — ответил Кац.

Паромщик окинул взглядом сумы. Одна из них валялась как тряпка, зато другая была пуста только наполовину.

«Вина еще хватит», — с удовлетворением подумал паромщик и сказал:

— Уже за полночь.

Кац засмеялся, и Арзакан не мог понять — чему.

Паромщик уговаривал остаться, переждать до утра, а там обещал как-нибудь переправить… Но вообще-то говоря, вряд ли можно будет переехать на этой неделе: слишком осел канат.

Кац Звамбая еще раз наполнил рог, благословил путь-дорогу и угостил паромщика. Затем, положив рог в карман, забрал сумы и распрощался с хозяином.

Арзакан молча последовал за ним, понимая, что никакие просьбы не остановят старика.

Луна глядела с посветлевшего неба, белые облака расплылись по темной лазури.

Кац Звамбая, взглянув на звезды, повернулся в сторону Рухской крепости. Как рыцарь в шлеме, стояла она на холме. Туман на горах рассеялся. Хорошая будет погода во время скачек.

— Время к ужину, не позднее… — заметил Кац, не отрывая глаз от крепости.

Пока он затягивал подпруги, паромщик рассказывал:

— В прошлом году слышал я от проезжих людей, будто под стенами этой крепости шла когда-то война. По ту сторону стояли грузины, по эту — абхазцы и турки. Грузины тщетно пытались взять крепость… Наконец решено было кончить спор единоборством палаванов.

Грузины выставили некоего Чолокашвили, абхазцы — одного из Эмхвари. Чолокашвили был в летах, сед, а Эмхвари — безусый юноша.

Как раз там, где сейчас причал парома, встретились палаваны.

Эмхвари выхватил саблю, ринулся на противника и вдруг опустил оружие…

— Чего ты ждешь? — спросил Чолокашвили юношу.

— Жду, чтобы первым замахнулся старший.

Они расцеловались, как друзья.

— В старину боролись грузинские и абхазские дворяне, а сейчас — из-за чего враждовать грузинским и абхазским крестьянам? — сказал Арзакан.

Кац Звамбая насупился и, хлестнув по воздуху плетью, задел ею лошадь.

Паромщик не отрывал глаз от жеребца. Схватив коня за узду, он заставил его вытянуться на передних ногах и просунул между ними четыре пальца левой руки.