Константинэ Гамсахурдиа - Похищение Луны

Ну, и попросили его убраться из Абхазии.

Тогда, уподобив себя «пострадавшим за веру святым мученикам», дедушка Тариэл распростился со своей поредевшей паствой и уехал в Зугдиди, где и поселился у сына. Херипс Шервашидзе был гинекологом.

В свободные от приемов часы, или когда сын бывал в отъезде, дедушка Тариэл запирался в его кабинете и читал вслух евангелие или псалмы. Вместо слов «египтяне», «враги», «оглашенные» подставлял слово «большевики». Отведя душу, устав от проклятий, заповедей и возгласов, растягивался на черном кожаном диване, на который Херипс укладывал своих пациенток.

Ставни плотно прикрыты. Мастерили их, должно быть, из сырых досок, поэтому они рассохлись и сквозь щели пробиваются желтовато-палевые лучи, играющие на металлических стенках шкафа, за стеклом которого блестят аккуратно разложенные гинекологические инструменты: никелевые щипцы, громадные клещи, специальные зеркала, катетеры и металлический краниокласт.

Бледные лучи трепещут и на золотых багетах, обрамляющих портреты предков Херипса Шервашидзе.

Даже в полумраке видно, что хозяева не очень утруждают себя уходом за ними: местами паутина затянула углы рам, кое-где полотна засижены мухами.

Невысокого мастерства портреты героев!

Первый из них, слева, — Мурзакан, прадед Тариэла Шервашидзе.

На нем грузинская куладжа с длинными откидными рукавами.

Подняв оружие против родного брата, правившего в Абхазии, он, по семейному преданию, бежал ко двору Вахтанга VI и был убит в бою не то с турками, не то с пруссаками.

Тускло глядит с потемневшего холста его поблекшее лицо.

Рядом с ним, опершись на рукоятку грузинской сабли, — великан в папахе. В нем сразу узнаешь представителя того поколения, которому одного барана как раз хватало на завтрак.

Этот богатырь был старшим конюшим при имеретинском царе Соломоне II. Стяжав себе славу в Рухи и последовав за царем в Трапезунд, он, как и его отец, сложил голову на чужой земле, которая и приняла его бренные останки.

Несколько поодаль с выцветшего холста смотрит Харзаман Шервашидзе, дед Тариэла.

Не очень жалуя грамоту и науки, он все же достиг генеральского чина. Отрекшись от мохаджиров, [3] Мохаджиры — абхазские переселенцы в Турции. держался он одной рукой за Россию, а другую протягивал турецкому султану. Ярким блеском орденов сияет его грудь.

Двадцать лет боролся Харзаман с Шамилем, сопровождал Григола Орбелиани на Гуниб, усердно помогал русским в подавлении восстаний, но в один прекрасный день, подавившись чуреком, умер.

Сосед его по портрету, старец с длинной седой бородой, — отец Тариэла Шервашидзе, известный наездник и охотник.

Как отображение, дрожащее в зрачке, похож Манучар на отца. Та же величавая осанка, те же лютые, сросшиеся брови и хмурый взгляд.

Славу свою он стяжал на внутреннем фронте: крестьянам вырывал бороды, дворовых наказывал кипящей мамалыгой, которую прямо из котла выливал на грудь провинившегося, — потом ее слизывали собаки.

Тариэл отзывался об отце с величайшим почтением, утверждая, что он «по добродетелям своим равен был святым отцам». Однако немало невинных душ отправил этот «святой» на тот свет.

Всю эту галерею надменной знати в чинах и без чинов завершал портрет Джаханы, супруги Тариэла Шервашидзе.

Неизвестный художник, щедро расцветив полотно, мастерски выписал ее воздушный стан и тонкие черты целомудренного лица с нежным лимонным отливом.

Атласная шапочка цвета лепестков персика украшает ее породистую головку. Над легким тюлем перекинут мандили, [4] Мандили — женская головная накидка. по белому полю которого рассыпаны веточки дуба, искусно вытканные золотом. Блеклыми тонами осени отливают листочки и мелкие желуди. В ушах княгини — жемчужные виноградные гроздья.

Образ этой прекрасной женщины, созданной для кисти художника, дышит хрупкой красотой и утонченностью, присущей представителям вырождающегося рода.

Много усердия вложил художник, выписывая шелковую нагрудную вставку Джаханы цвета созревшего кизила.

Мастер увековечил для потомства шедевр старинного грузинского искусства шитья золотом.

Каждый кружок — замкнутая золотая спираль, каждый узел и розетка, подобные листьям папоротника, любовно выписаны кистью художника.

Даже обметанные шелком петельки цвета незабудок, голубеющие за темным кантом узких у кисти, плотно застегивающихся рукавов, поражают своим изяществом. Но искуснее всего передал художник широкое парчовое платье Джаханы, унизанное золотыми пластинками.