Иван Лепин: Стефан и Долбиков

Из вокзала вышел человек в форме железнодорожника и направился к пассажиру. Подойдя, он козырнул и вежливо поздоровался. Затем сухо произнес:

— Ваши документы…

Пассажир пожал плечами: уж сколько раз их у него проверяли за дорогу!

— Время, сами понимаете, военное, — заметив недоумение пассажира, сказал железнодорожник, — нужна, сами понимаете, бдительность.

Пассажир, угадав знакомый голос, заглянул в лицо железнодорожнику.

— Никак Долбиков?

Железнодорожник от неожиданности выпучил глаза.

— А т-ты… Стефан… Бездетный? Ну, здорово!

— Здорово!

Долбиков подал левую руку.

— А что с правой?

— Вот, — показал из рукава культю. — Подо Ржевом… Илью вашего насмерть — мы вместе воевали, — а меня только ранило.

До Стефана еще не доходил смысл сказанного, и он, полагая, что ослышался, наивно переспросил:

— Что ли, Ильи нетути в живых? Не может быть.

Долбиков опустил голову.

— Может, Стефан. Там нашего брата тысячи полегло… Я видел, как Илью накрыло снарядом, он впереди бежал…

С минуту помолчали.

— Ну, а ты откуда? — нарушил молчание Долбиков.

Стефан криво усмехнулся.

— Вроде не знаешь?

— Не воевал? Штрафники, говорят, здорово дерутся.

— Просился на фронт, да не взяли. Из-за глаза. На лесоповале мне его выбило, как только прибыл. Неосторожный еще был, неопытный, вот и поплатился. Теперь домой… Деревня хоть цела?

— Цела. Повезло Ивановке. Здесь, в Клинцах, такой бой шел! Но дальше наши не отступили, и Ивановку не отдали… У кого думаешь остановиться?

Сказал это Долбиков и осекся, прикусил язык. Уже про одну смерть Стефан от него услышал, не хватало, чтобы он сообщил и о судьбе Насти (хотел надругаться над ней немецкий офицер, но не справился и, рассвирепев, застрелил, а хату велел сжечь). Пусть уж от других узнает Стефан еще об одном горе.

Жалел Стефана Долбиков, будто никогда ничего и не было между ними. Было, конечно, да война заслонила все.

Подобно Долбикову рассуждал и Стефан. Ну случилась та история, так каждый за нее поплатился. Долбиков получил свое, он, Стефан, свое. Теперь все быльем поросло. Уже там, в уральских лесах, где не раз казнил он себя, виноватил за горячность и несдержанность, Стефан дал себе слово: вернусь — стану жить иначе, обиду на Долбикова похороню.

Долбиков между тем достал пачку папирос. Протянул Стефану:

— Бери.

Взял. В свою очередь зажег спичку и поднес ее Долбикову.

— Прикуривай. А ты, разреши узнать, по какому тут делу?

— Работаю. Разве не видишь? — провел рукой Долбиков по серебристым пуговицам форменного кителя. — В милицию я, покалеченный, не гожусь, вот райком и направил сюда — начальником станции. Скоро полгода я тут.

— Неплохо устроился.

— Неплохо. Если б еще не громадная ответственность. Грузы, сам понимаешь, какие и куда сейчас идут. Не обеспечишь четкое движение — можешь партбилетом поплатиться.

— Да-а, — сочувственно протянул Стефан и неожиданно спросил: — А чего это ты интересовался, у кого я остановиться думаю? Куда же мне идти, кроме дома? Настя там, поди, заждалась… Ты чего отвернулся, не отвечаешь? Ай случилось что с Настей, а, Долбиков?

— Извини, звонит телефон, — нашелся Долбиков и почти побежал к вокзальчику.

По-весеннему припекало солнце. Теплый пар поднимался с луга, полей, огородов, пахло землей, прошлогодними прелыми листьями и травой.

Звенели колокольцами жаворонки.

Перед Ивановкой, у мосточка через речку, был колодец-родничок, оплетенный ивовыми прутьями. Стефан направился к нему. Сбросил вещмешок, положил на него ватник, фуражку, а сам опустился на колени — попить.

Стефан наклонился над колодцем. Увидел свое отражение и вздрогнул: как он изменился за эти несколько лет! Как пострашнел! Стал белобрыс и морщинист, щеки впали, а скулы, наоборот, обозначились резче. Да еще эта повязка наискосок…

Но и без нее нельзя: Стефан чувствовал, что людям неприятно видеть пустую глазницу.

Напившись, он вытер рукавом небритый уже пять дней (время в дороге) подбородок.

За мостом, метрах в ста, должна была стоять Стефанова хата. Он знал уже от встреченных женщин, пахавших на коровах колхозное поле, что ее нет, что нет в живых Насти.

Медленно, тяжело он взбирался по узкой тропке на крутой берег. Куда ему и впрямь податься? К Ульяне? Но кто она ему сейчас, когда нет Ильи? Дети, конечно, — родные племянники, а она? Да и зачем лишний рот вдовьей семье?

Нужно идти к Максиму — родной брат.