Иван Лепин - Двойное дно

— Причешись, — напомнила ему жена, — а то распустил свои кудри. Три волосинки, и тем сладу не дашь.

— Ничего, — отмахнулся Михаил Павлович, — не фотографировать же будут.

— Да, да, — сказал Шуклин, кладя перед собой блокнот. — Мы просто побеседуем. Официальную часть я всю записал. Теперь нужно только кое-что уточнить.

— Уточняйте.

— Так вот, позади у вас пятьдесят лет совместной жизни, — Федор перевел взгляд на Евдокию Ивановну. — Скажите, вы по любви поженились?

— А как же! — взмахнул руками с подлокотников кресла Михаил Павлович. — Нравилась она мне. Ну, я ей предложил — она и согласилась.

— Ой ли! Ври больше! — возразила Евдокия Ивановна, не в пример мужу женщина полная, звонкоголосая. — Ты меня, может, с полгода уговаривал.

— Я?

— А кто ж?

— Это я гулял с тобой полгода. А замуж ты сразу согласилась. Помнишь, на Николу-зимнего это было. С гулянки шли, я тебе и намекнул…

— И я согласилась? Сразу?

— А как же?

— Да у меня гордости не было, что ли?

— Но это детали, — вмешался в перепалку Шуклин. — Главное: вы по любви женились.

— По любви-и… — почти пропел Михаил Павлович.

— По любви. Тогда, правда, не такой он был худющий да седой…

— И ты тоньше была.

Шуклин смекнул: не переведи разговор на другую тему, старики еще и не то вспомнят.

— Вот я слышал со сцены: у вас шестеро детей — два сына и четыре дочери. Все они уже взрослые. Как у них сложилась жизнь?

Евдокия Ивановна подняла руку, давая знак, что отвечать будет она.

— Хорошо сложилась. Девки замужем…

— А Райка? — вставил Михаил Павлович.

Евдокия Ивановна вспыхнула:

— Замолчи! Что Райка? Она ведь не разведенная. Вы, товарищ корреспондент, — обратилась она к Федору, — не пишите про Раису. Непутевый ей попался муж. Мот и пьяница. Дома все пропил, подался в бега. Уже третий год где-то пропадает… Ну да мы в беде дочь не оставили, помогаем когда деньгами, когда продуктами. Двое ребят ведь у нее… А остальные наши дети живут неплохо. Тоже, как и мы, на заводе работают: кто слесарем, кто токарем, кто на сверловке, а Настя, старшая, та технолог цеха. Семьи у всех порядочные… Не жалуемся на детей…

— А чего им плохими быть? — снова подал голос Михаил Павлович. — Мы ведь с тобой им дурного примера не подавали. Сроду не ругались при них.

— Так уж и не ругались! А помнишь, когда я тебя приревновала к этой… Как ее?.. Фу, память отшибло. Фрезеровщицей рядом с тобой работала…

— К Ульяне?

— Ну. Я тогда тебе скандал при детях устроила. А потом ты вскипел и тоже давай кричать на меня.

— Так это ж один раз было.

— Но надо правду товарищу корреспонденту говорить. Один раз-то скандалили, товарищ корреспондент.

Шуклин теребил пальцами по столу и тихо усмехался: надо же — за пятьдесят лет при детях ругались только единожды. А мы с Натальей ссоримся и не замечаем при этом Эли. А она ведь все слышит — доброе и недоброе. Какой пример ей подаем?

В это время дверь приоткрылась, заглянула молодая женщина.

— Мама, папа, столы накрыты, вас ждут.

— Мы заканчиваем, — ответил Шуклин и задал последний вопрос: — Михаил Павлович, Евдокия Ивановна, вам, конечно, известно, что нынче очень много разводов. Проблема эта сложная, ею занимаются ученые. А в чем главная причина распада семей, на ваш взгляд?

Михаил Павлович, крякнув, поджал губы, повернул голову влево, вправо. Сложный вопрос, что и говорить. Их, причин, тысячи ведь. А какая из них главная — поди разберись.

— Вот я матери, — Михаил Павлович поднял взгляд на жену, — за нашу с нею жизнь ни разу не солгал. Так, мать?

— Верно, верно.

— Отсюда и полагаю: разводы от неоткровенности идут. Муж и жена часто напоминают шахматистов, хитрят: кто кого? Да еще у каждого в голове, как у завзятых гроссмейстеров, домашние заготовки, которые — боже упаси! — выдать сопернику. Добро, если эти заготовки не пригодятся в игре, начнется размен фигур, а там — к общему удовольствию — супруги согласятся на ничью, придут к миру. А ведь семейная жизнь, по моим наблюдениям, — не шахматы. Это скорее лодка, где каждому дано по веслу. Муж с одной стороны гребет, жена — с другой. И хорошо, чтобы при этом не посматривали друг на друга, кто больше работает, кто — меньше. Была б согласованность, надежда, что один другого выручит, случись что. Тогда любое течение нипочем…

Снова приоткрылась дверь кабинета:

— Папа, мама…

— Идем, идем!

— Извините, — сказал Шуклин и шагнул к Евдокии Ивановне, чтобы помочь ей подняться с кресла.